Прошло совсем мало времени, как под окнами раздались крики слуг, конское ржание, скрип кареты. Стуча по паркету каблуками, в опочивальню ворвался Петр. Зеленый камзол был расстегнут, сбоку болталась шпага.
Он склонился над Рокентином.
Тот громко застонал, на глазах блеснули слезы.
— Государь, меня ограбили и чуть не убили… Отняли застежку императрицы… Ох, сил нет говорить, все нутро ноет. Звери кровожадные!
Доктор протянул какую-то мутноватую жидкость. Рокентин, дрожа всем телом, медленно выпил, глубоко вздохнул и беспомощно откинулся на подушки. Слабым голосом выдохнул:
— На тот случай, ежели я преставлюсь, знайте, государь, правду. Надо срочно устроить погоню за похитителями.
Государь ощетинил усы:
— Говори… Что случилось?
Рокентин перевел дыхание, сказал, с трудом шевеля распухшими губами:
— Сегодня утром, еще не рассвело, только-только дождь кончился, ко мне на карете, запряженной четверней, приехал человек. Сказал: «Светлейший князь Александр Данилович Меншиков распорядился сей же час доставить ему застежку, кою вы делаете к коронации их величества Екатерины Алексеевны». Я возразил: «Застежка почти готова. Лишь бриллианты, яхонты и изумруды, кои пошли на нее, стоят более трехсот тысяч. Я не могу такую ценность выносить без охраны…» Человек требует: «Нет, вы пойдете! Это приказ светлейшего. Князь Меншиков нынче же ждет вас в своем дворце на Васильевском острове. Он пожертвовал триста семьдесят девять камней, из коих только крупных бриллиантов шестьдесят один. Вот сию застежку и желает зреть: все ли камни правильно употреблены?» — Рокентин с мольбой взглянул на государя. — Кто, кроме светлейшего, может знать точное количество его камней? Никто! К тому же прибывший был в княжеской ливрее. Выглянул я в окно: выезд богатый, на передней левой лошади форейтор верхом…
— И что?
— Я оделся, взял в руки шкатулку с работой и сел в карету.
— Вензеля?
— Да, на дверце золотые вензеля светлейшего. Все это уверило меня: посыльный не врет. Карета тронулась…
Петр давно нетерпеливо дергал ногой.
— Ну, ну, что дальше?
Рокентин глубоко-глубоко вздохнул, слезы вновь выступили на его глазах.
— Карета быстро ехала, окна были зашторены. Незнакомец молчал. Мне, государь, стало жутко. Я уже начал раскаиваться, что вышел из дому. Вдруг карета замедлила ход, остановилась, и в дверцу быстро пролезли трое.
Государь округлил глаза:
— Какие еще трое?
— В теплых бархатных кафтанах, в каких обычно голландцы ходят, с трех сторон завороченных черных шляпах и при шпагах. Парики длинные, космы на лица падали, толком не разглядеть. И карета вновь полетела, только на колдобинах подпрыгивала. Тут я окончательно прозрел: со мной хотят сделать что-то лихое. Хотел шторку отодвинуть: где, мол, мы едем? Ан нет! Среди вошедших был один самый старый, ему годов под сорок. Как потом я выяснил, он хромой, на трость сильно опирается. Так сей хромой меня палкой по руке хватил, она сразу онемела.