А тут еще возле строящейся на северной стороне Черной речки каменной церкви во имя святого Лазаря какой-то юродивый, завидя леди Гамильтон, стал биться в истерике, выкрикивая: «Смерть к тебе, барыня, идет! Зрю, уже над твоей главой косу острую занесла!»
И действительно, нехорошее уже скоро случилось.
А началось все как бы из ничего, по воле случая.
Глаза императрицы и Дашковой горели любопытством, а Штелин, все больше впадая в азарт и даже несколько жестикулируя, продолжал:
— С началом года весь двор вслед за государем прибыл в Москву. Петр Алексеевич самолично вел розыск по делу об измене своего сына. Допрашивались первая жена царевича, сестры Петра, десятки вельмож, духовные лица.
Преобразователь был крут: пытки, слезы, кровь, самооговоры, оговоры непричастных к делу — все это было.
Палачи выбивались из сил: кнуты мочалились, топоры иступились, застенки шатались, встряски и подъемы шли безостановочно, днем и ночью. Каждый боялся быть напрасно обвиненным.
…Чай стыл перед рассказчиком. Но он, одушевленный необыкновенным вниманием императрицы и Дашковой, с увлечением продолжал:
— Орлов прознал об одном тайном сходбище, разведал о людях, на сходбище присутствовавших, и вечером, же лая выслужиться, подал государю донос. Государь поло жил донос в сюртучный карман, а тот завалился за под кладку.
Проснувшись на другое утро, государь полез в сюртук: «Где донос? Нет его! Ах, меня раздевал Орлов Ванька, он и решил выкрасть свою же обстоятельную записку! Сыскать злодея и предоставить — срочно!»
Рассыпались гонцы по всей Москве, но найти не умеют. Гнев государя достиг высших пределов: «Бежал, изменник! По всем дорогам выслать гонцов, выловить аспида ядоточащего!»
Выпив рюмку мятного ликера, Штелин продолжал:
— Орлов тем временем, ничего не подозревая, всю ночь пользовался ласками одной замоскворецкой вдовы-купчихи. Едва он оказался на улице, его схватили, связали, привезли в Преображенский дворец и ввели к государю. Тот, ни слова не говоря, повалил денщика и стал бить.
Орлов и впрямь был не мудр. Он решил: «Прознал государь-ревнивец про мои шашни с Гамильтон». Стал ноги государю целовать, молить:
— Прости, государь, всей душой люблю Марьюшку Гамильтон!
Удивился государь:
— Давно ли амуры у вас? Рассказывай всю правду!
— Третий год!
— Стало быть, бывала она беременной?
— Бывала, милостивец, бывала!
— Понимаю, что и рожала? Где ваши дети воспитываются?
— Нигде, государь, не воспитываются, потому как младенцы в утробе померли.
— Видал ли ты их, мертвых?
— Никак нет, не видал, а знал сие от самой Гамильтон.