Яков Штелин, родившийся в мае 1709 года, искусствовед и гравер, профессор элоквенции (красноречия) и поэзии, уже в двадцать шесть лет ставший действительным членом Российской академии наук, долгие годы записывал воспоминания о Петре тех, кто его лично знал. В 1786 году, сразу после смерти Штелина, вышло первое издание «Подлинных анекдотов Петра Великого, слышанных из уст знатных особ в Москве и Санкт-Петербурге…».
Анекдот — на языке того времени — короткий рассказ о любопытном событии.
В этой книге, сразу же выдержавшей пять изданий, есть рассказ князя Ивана Трубецкого, ставшего впоследствии фельдмаршалом:
«Соковнин, не хотевший еще дать приметить злодейский умысел, сказал: „Нет еще!“ Петр вскочил с великой отважностью и, ударив Соковнина кулаком в лицо так, что тот упал, вскричал гневным голосом: „Ежели тебе еще не пора, сукин сын, так мне теперь пора“.
В сию самую минуту, точно в одиннадцать часов, капитан гвардии Лопухин вошел с вооруженными солдатами. Преступники тотчас все пали ниц, признавши себя виновными. Государь приказал им вязать друг друга. Потом обратился государь к капитану и в первом жару дал ему пощечину, укоряя его, что он не пришел в назначенный час. Капитан вынул из кармана письменное повеление и показал его царю. Государь признался в своей ошибке, поцеловав капитана в лоб».
Как прекрасен русский первозданный язык!
Петр сам пытал Цыклера.
На дыбе тот оказался куда скромнее, чем за пьяным столом.
Государь усмехнулся:
— Так кто из нас царь первый? Кто воробей, а кто орел?
— Празднословил я… — прохрипел Цыклер, висевший на дыбе с вывернутыми в суставах руками. — Всех заговорщиков назову. Еще Ванька Милославский говорил: «Гаденыша ядовитого Петрушку придавить надо…»
Все показывали друг на друга, истязаний никто не вынес.
Лишь молодой красавец Федька Пушкин терпел дольше всех.
Выдержал он и дыбу, и битье кнутом. Но когда Емелька Свежев достал из жаркой печи раскаленные добела клещи и стал ими отламывать по кусочку ребра, то и Федька во всем повинился. Он выпил поднесенный молодым палачом Сысоем стакан водки — «облегчения тяготы ради» — и выдавил из себя:
— Цыклер, шакал скверный, подбивал: царь, дескать, упрям, живет во всяческих утехах непотребных, казной зря трясет да творит над всеми плачевное. А бегает верхом на Кукуй к девке — один да по ночам. Его легко подстеречь и изрезать в пять ножей. К тому-де сам Милославский покойный подталкивал…