Самые голубые глаза (Моррисон) - страница 106

, но не обращал внимания на его толерантность; любовь Отелло к прекрасной Дездемоне заслоняла для него извращенную любовь Яго к Отелло. Более всего он любил Данте, а произведения Достоевского просто терпеть не мог. При всей его открытости лучшим умам западного мира он допускал знакомство лишь с самой узкой их интерпретацией. А на контролируемое насилие со стороны отца отвечал выработкой жестких привычек и мягкого воображения. Отсюда и ненависть к отцу, и восхищение им, не допускавшим ни малейшего намека на беспорядок или распущенность.

Впрочем, в семнадцать лет он встретил свою Беатриче. Она была старше на три года. Очаровательная, часто смеющаяся большеногая девушка, работавшая клерком в китайском универмаге. Ее звали Вельма.

И столь сильны были ее интерес и любовь к жизни, что и хрупкого болезненного Элихью она тут же включила в круг своих интересов. Она находила трогательными его привередливость и полное отсутствие юмора и страстно мечтала приобщить его к умению получать от жизни радость и удовольствия, хотя он вовсе не хотел к этому приобщаться и даже сопротивлялся. Преследуя свою благородную цель, Вельма все-таки вышла за него замуж, но, увы, всего через пару месяцев обнаружила, что он не только страдает непобедимой меланхолией, но и получает от нее удовольствие. Когда же она поняла, сколь эта меланхолия для него важна, сколь интересно ему противопоставлять жизнелюбию и веселости жены свою куда более «академичную» мрачность, сколь сильно вбиты в него церковные представления, что он буквально уравнивает занятие любовью с причастием и Святым Граалем, то попросту собрала вещички и ушла. Прожив столько лет у моря и постоянно слушая песни портовых грузчиков, она вовсе не собиралась похоронить себя в безмолвной пещере души Элихью.

А он после ее ухода так и не оправился. Ведь он полагал, что именно она станет ответом на нерешенный и даже толком не сформулированный им вопрос: где именно жизнь встречается с посягающей на ее права нежизнью? Именно она, Вельма, должна была спасти его от той нежизни, к которой давно приучил его плоский отцовский ремень. Но всем ее попыткам привить ему жизнелюбие он сопротивлялся с таким мастерством и упорством, что в итоге она просто вынуждена была бежать от этой неизбежной скуки, от этой чуть ли не «святой» жизни.

Вполне возможно, хрупкая душа юного Элихью не выдержала бы удара и попросту развалилась бы на куски, но от разложения ее удержала твердая рука отца, который все расставил по своим местам, напомнив отпрыску о репутации их славной семьи и о весьма сомнительном происхождении беглой Вельмы. После подобной встряски Элихью с еще большим рвением принялся за свои штудии и пришел, наконец, к решению вступить в ряды духовенства. Однако умные люди посоветовали ему этого не делать, поскольку никакого призвания к священничеству у него не было, и тогда, совершив крутой поворот, он покинул родной остров, приехал в Америку и стал изучать психиатрию, тогда еще только зарождавшуюся. Но занятия этим предметом требовали слишком много правды и искренности, сопровождались слишком большим количеством конфронтаций и давали слишком малую поддержку его слабеющему эго. Он бросил психиатрию и занялся социологией, затем попытался стать врачом-терапевтом. Короче, бесконечный выбор профессии растянулся на долгие шесть лет, и в итоге отец отказал ему в материальной поддержке до тех пор, пока он окончательно не «найдет себя». Элихью понятия не имел, где же себя искать, и оказался отброшен к собственным юношеским идеям; впрочем, он довольно быстро «нашел себя», поняв, что совершенно не способен зарабатывать деньги, и начал погружаться в весьма недолговечную претензию на жизнь аристократа, которую старался вести благодаря тем немногочисленным должностям «белого воротничка», которые являются в Америке доступными для цветных и чернокожих вне зависимости от «благородства» их происхождения. Это были должности конторского служащего, портье в чикагском отеле для цветных, страхового агента, коммивояжера, торгующего косметикой фирмы, производящей товары для черных. В итоге в 1936 году он очутился в Лорейне, штат Огайо, и стал выдавать себя за бывшего священника, вызывая у прихожан благоговейный трепет уже одной своей грамотной речью. Женщины быстро прознали, что он якобы дал обет безбрачия, но так и не сумели понять, почему же все-таки он их отвергает, и решили, что он, по всей видимости, существо не совсем нормальное, даже, пожалуй, сверхъестественное.