Ну и что? Ты же просила голубые глаза? Вот ты их и получила!
Ему надо было сделать их еще более голубыми.
Кому?
Мистеру Мыльная Голова.
А ты ему говорила, какого оттенка глаза тебе нужны?
Нет. Я забыла.
Ах, забыла… Ну ладно, тогда смотри сюда. Вон на ту девочку. На ее глаза. Скажи, они голубей, чем мои?
Нет, мне так не кажется.
А ты хорошо смотрела?
Да.
А вот и еще кто-то идет. Посмотри ему в глаза. Видишь? Разве они голубей твоих?
Ну что за глупости! Не стану я каждому в глаза заглядывать!
А придется.
Ничего не придется! Пожалуйста, поверь: если есть на свете кто-то, у кого глаза голубей моих, это значит, что найдется и тот, у кого глаза совсем голубые-преголубые. Самые голубые на свете.
Это уж как-то чересчур. Это, по-моему, даже как-то плохо.
Пожалуйста, пожалуйста, помоги мне их высмотреть.
Нет.
А что, если мои глаза недостаточно голубые?
Недостаточно голубые для чего?
Недостаточно голубые для… Ну, не знаю я. Для чего-нибудь. Недостаточно голубые, например… для тебя!
Ну все, хватит! Не буду я больше с тобой играть.
Ой, только не уходи, не оставляй меня!
Нет. Довольно. Я ухожу.
Но почему? Ты что, совсем на меня рассердилась?
Да.
Это потому, что у меня глаза недостаточно голубые? Потому что они не самые голубые на свете?
Нет. Потому что ты несешь всякую чушь.
Не уходи. Не бросай меня. Скажи, ты ко мне вернешься, если я их раздобуду?
Что раздобудешь?
Самые голубые глаза на свете. Тогда ты вернешься?
Конечно, вернусь. Я ведь ненадолго ухожу.
Ты обещаешь?
Конечно. Я обязательно вернусь. И предстану перед твоими голубыми глазами.
Вот так все это и было.
Черная девочка страстно мечтает отнять голубые глаза у белой девочки, и внутри ее глубочайшего желания таится такой ужас, который способно затмить только злодейское воплощение ее мечты.
Мы с Фридой иногда потом встречали ее — уже после того, как умер ее ребенок, родившийся раньше времени. После того, как понемногу утихли все сплетни, и люди лишь медленно и печально качали головой, увидев ее. Смотреть на Пиколу и впрямь было печально. И взрослые люди частенько не выдерживали и попросту отворачивались; а вот дети, которые ничуть не боялись, смеялись ей в лицо.
Ей был нанесен страшный, невосполнимый ущерб. Свои лучшие годы, всю свою раннюю юность она целыми днями безостановочно бродила туда-сюда, и голова ее дергалась, словно в такт рокоту барабана, но столь далекому, что расслышать его была способна лишь она одна. Согнув руки в локтях, а пальцами вцепившись себе в плечи, она время от времени взмахивала согнутыми руками, точно бескрылая птица в своем вечном нелепо-бессмысленном стремлении взлететь. Точно птица с подрезанными крыльями, она хлопала согнутыми руками, стремясь в голубой простор, который, увы, недостижим, который она теперь даже увидеть никогда не сможет, но которым полна вся ее душа до самого последнего закоулка.