Линия Мажино зевнула и сказала:
— Идем, Чайна. Нельзя же целый день тут торчать. Народ-то, небось, скоро домой повалит.
Она решительно двинулась к двери, а мы с Фридой рухнули на землю ничком, испуганно друг на друга поглядывая. В дом мы решились войти, лишь убедившись, что обе женщины отошли уже достаточно далеко. Мистер Генри сидел на кухне и открывал бутылку с шипучкой.
— Уже вернулись?
— Да, сэр.
— Неужели у Исали мороженое кончилось?
Он улыбался, показывая мелкие зубы, и выглядел таким добрым и беспомощным, что трудно было поверить: неужели это действительно он, наш мистер Генри, только что облизывал пальцы Чайны?
— Мы решили вместо мороженого конфет купить.
— Конфет, значит? Ну что ж, Грета Гарбо — сахарные зубки…
Он подмигнул мне, обтер сладкое горлышко бутылки и поднес к губам — от этого жеста мне стало не по себе, а Фрида вдруг резко спросила:
— Кто были эти женщины, мистер Генри?
Он чуть не подавился своей шипучкой и посмотрел на Фриду:
— Что ты сказала?
— Я спросила, кто те женщины, которые только что ушли. Кто они?
— Ах, эти! — И он рассмеялся таким противным смехом — хе-хе-хе, — каким всегда смеются взрослые, готовясь солгать. Уж мы-то этот смех хорошо знали. — Ну, это женщины из моего библейского класса. Мы вместе читаем и разбираем библейские тексты, вот они и зашли ко мне домой, чтобы кое-что выяснить.
— Угу… — только и сказала Фрида.
А я упорно изучала домашние шлепанцы мистера Генри, лишь бы не видеть его фальшивой доброй улыбки и беззащитных мелких зубов, которые только что послужили рамкой для откровенной лжи. Он уже направился к лестнице, но вдруг остановился, повернулся к нам и попросил:
— Вы уж, пожалуйста, вашей маме о них не рассказывайте. Сама-то она Библии не больно много времени уделяет и не любит, когда ко мне приходят люди из библейской группы, даже если это добрые христиане.
— Нет, мистер Генри. Мы не скажем.
Он быстро поднялся по лестнице, а я спросила у Фриды:
— Наверно, маме надо все-таки сказать, да?
Фрида вздохнула. Она так и не распечатала ни конфету, ни пакетик с чипсами. Стояла и водила пальцем по обертке. Потом вдруг резко вскинула голову и принялась осматривать нашу кухню.
— Нет. Наверное, говорить все-таки не надо. Похоже, ни одной тарелки из буфета они не доставали.
— Тарелки? Ты это о чем?
— О том, что они не брали наших тарелок. И значит, Линия Мажино из маминых тарелок не ела. А если маме сказать, так она потом весь день психовать будет. — Мы снова сели за стол, уставившись на сооруженные нами муравейники из крошек. — Давай лучше поскорей репу выключим, — сказала Фрида. — А то, если она пригорит, мама нас точно выпорет.