Только один на меня посмотрел. Посмотрел мне в лицо, я хочу сказать. И я тоже прямо на него посмотрела. Вот тут-то он глазки и опустил, да еще и покраснел до ушей. Видно, понял, что никакая я не кобыла жеребая, а роженица, как все. А остальные-то нет, ничего они не поняли!
Они пошли дальше, и я видела, как они разговаривали с другими женщинами, с белыми: «Как вы себя чувствуете? У вас, наверное, близнецы будут?» Ерунду всякую несли, конечно, но все равно — такая приятная дружеская беседа. И я вдруг распсиховалась, а тут еще и боли усилились, так я им даже обрадовалась. Обрадовалась, что надо о чем-то другом думать. Стонала я ужасно, хотя на самом деле было не так уж и больно. Но я должна была дать понять этим «докторам», что рожать ребенка — это не по-большому сходить, и страдаю я не меньше тех белых женщин, и если я до сих пор не кричала и не извивалась, как червяк, еще не значит, что я никакой боли не испытывала.
Что за глупости они себе вообразили? Неужели, если у меня уже есть опыт, если я знаю, как без лишней суеты и шума ребенка родить, то мне совсем не больно? А ведь и у меня все внутри разрывалось, как и у всех прочих женщин. И, кстати, тот доктор, видно, понятия не имеет, как кобыла жеребится. Интересно, откуда он взял, что лошадям не больно? Только потому, что кобыла не кричит, не может словами это сказать? Неужели поэтому они, дураки, решили, что кобылы никакой боли не испытывают? А вот если б они в глаза кобыле заглянули, так, небось, увидели бы, что они у нее чуть из орбит не выпрыгивают, а в них такая боль и печаль… Может, тогда б и они поняли.
В общем, ребенок родился. Крупный здоровый ребенок. Девочка. Только выглядела она совсем не так, как мне думалось. Наверно, я сама виновата: слишком много с ней разговаривала, вот и надумала себе картинку. А когда я и впрямь ее увидела, так мне показалось, что я смотрю на фотографию своей мамы, когда она еще девочкой была. То есть ты вроде бы и знаешь, кто перед тобой, только выглядит он почему-то совсем не так. Мне дали ее покормить, и она сразу грудь взяла, да так, что чуть сосок мне не оторвала. Сэмми не такой был, из всех детей он хуже всех грудь брал. А Пикола, казалось, сразу поняла, что и как нужно делать. Правильный такой ребенок, смышленый. Мне так нравилось за ней наблюдать. Знаешь, как жадно они чмокают, когда едят. И глазки такие нежные, влажные становятся. Почему-то младенцы мне всегда представлялись похожими одновременно и на щенят, и на совсем старых умирающих людей. Но я уже понимала: девочка будет некрасивая. Волос на голове полно, и сами они красивые, а вот девочка — господи, ну до чего безобразная!»