– Зачем тебе это?
– Что именно? Думать о тебе? – хмыкнул он и посмотрел Олесе прямо в глаза тем взглядом, в котором веселость от их диалога мешалась со вполне определенного рода интересом.
– Помогать мне.
– А что, так трудно поверить в то, что я добрый самаритянин?
Он с оскорблённым удивлением округлил глаза, а затем, не выдержав, рассмеялся.
– Почему ты усматриваешь во вполне невинном предложении какие-то скрытые мотивы? – поинтересовался следом тем привычно-скучающим тоном, который был, казалось, неотъемлемой частью Артура Шервинского.
– Извини, – пожав плечами, сказала Олеся. – Просто я недостаточно хорошо тебя знаю.
В его глазах зажёгся огонек, когда Шервинский подался к ней ближе и даже протянул руку, которую в последний момент отвёл к бокалу с красным вином, и сделав глоток, ответил:
– Это можно легко исправить.
– Я уже говорила, что…
– Я помню. Но разве в нашем общении есть что-то предосудительное? Мы просто узнаем друг друга лучше.
– Кажется, ты и без моего присутствия прекрасно с этим справляешься, – сухо заметила она и Артур, задумчиво обведя пальцем кромку бокала, ответил:
– Да, ты мне интересна и я хотел для тебя чего-то лучшего, чем эта непонятная работа в доме с дурной славой.
– Эта работа меня вполне устраивает, – ее голос снова похолодел и он, вздохнув, опять поднял руки в капитулирующем жесте:
– Я тебя понял. Извини, – бросив на Олесю взгляд из-под ресниц, он добавил с самоиронией:
– Посмотри, что ты со мной делаешь. Я за всю свою жизнь столько не извинялся, сколько за эти полчаса с тобой.
Артур ожидал, что Олеся улыбнется ему в ответ, но она вместо этого нахмурилась:
– Постой, что ты сказал… о том доме?
– А что я сказал?
– Что у него дурная слава.
– Ну да, так поговаривают.
– А что именно о нем говорят?
– Я не особо этим интересовался… – Шервинский задумчиво потер подбородок, – но что-то вроде того, что там случаются какие-то несчастья. То ли убили кого-то, то ли что-то в этом роде… И этот человек, на которого ты работаешь, он же вроде какой-то урод? – вскинув бровь, он воззрился на Олесю с ленивым интересом.
– Он не урод, – горячо возразила она, и Артур понял, что снова ступил на опасную почву.
– Хорошо-хорошо. Тебе виднее.
Установилось неприятное молчание, в течение которого Олеся безо всякого интереса ковырялась вилкой в своей тарелке, а он с досадой смотрел, как она мучает ни в чем неповинную пасту.
– Олеся, эти спагетти алла Маринара не заслуживают такого жестокого обращения, – наконец не выдержал он. – Хотя, судя по всему, тыкая их вилкой, ты представляешь при этом мою прекрасную физиономию, – усмехнулся Артур.