Так или иначе, но после очередного «Господу помолимся!» он психанул и рывком толкнул крышку гроба. И руками, и ногами. От всей души. Из-за чего та, хоть и была тяжелой, но недурно так подлетела и рухнула на каменные плиты пола, едва не зашибив стоящих подле людей. Потом он сел в гробе и нервно, резко и удивительно уж жадно вдохнул воздух. Оно и понятно – задыхался. Однако для окружающих это выглядело совсем не так… люди ахнули и отпрянули, прижавшись к стене.
Обведя осоловевшим и слегка мутным взглядом окружающих, Максим с трудом вылез из гроба и на несколько ватных ногах едва устоял у постамента. В мундире. Красивый. Только гарью пахнет и жженым мясом. Провонял за то время, что в гробу лежал. Все-таки натекло с него немного соков. Да и сам гроб несколько провонял. Хотя Меншиков все и вытер, все одно – не спасся от того, чтобы изгваздаться и переполниться ароматами пожарищ.
— Твою мать… — выдохнув, произнес Максим, пытаясь прийти в себя после жуткого удушья.
Усмехнулся, нервно хохотнув, и направился в сторону алтаря. Там, где он несколькими часами раньше видел святую воду. Запасы. Небрежно отбросил крышку с серебряной утвари он с удовольствием умылся. Вода была теплой, но после удушливой духоты гроба даже она чрезвычайно освежала.
Довольно фыркнув и вытерев лицо и руки какой-то расшитой ритуальной тряпкой, Максим выхватил бутылку кагора для причащения. Лихо ее раскупорил и вылил в себя прямо из горла с половину.
— Ну и пойло… — поморщился Меншиков и отбросил бутылку на пол, расколотив вдребезги. — Эй, — крикнул он оторопевшему священнику, — не надо экономить на причастии! Что это? Кровь Господня или бормотуха? Вино должно использовать доброе, славное, а не эту погань. Чай, приличный собор, а не деревенский приход на краю света.
И чуть покачиваясь пошел обратно. Остановился возле гроба в гробовой тишине. Окинул взглядом все еще бледных как полотно окружающих его людей и поинтересовался:
— А что это вы тут делаете?
— Так… вас проводить пришли, — нервно сглотнув, произнес Гучков, стоявший в первых рядах и смотревший на Максима совершенно диким, непередаваемым взглядом…
— Да? Ну, благодарствую. Только я передумал.
— Боже правый… — тихо ахнул кто-то из дам.
— И как там, Максим Иванович? Как на том свете? — спросил кто-то задних рядов.
— Каждому по вере его, — пожав плечами ответил Меншиков. — Во что веришь, то тебя и ждет. Всевышний полон разнообразия в своем проявлении. Веришь, что уйдешь в небытие, туда тебе и дорога. Жаждешь попасть в Валгаллу? Пожалуйста, если соблюдешь условия. Рвешься в христианский рай? Тоже милости просим, но только если ты достоин его. Вера и совесть – вот мерила твоего посмертия. Особенно совесть. Даже в аду, который у каждого свой, двери не закрыты. Каждый волен уйти в любой момент. Да только совесть не пускает. Она же и в муки ввергает.