– Куда идти?
На Окару уставилась пара горящих сожалением глаз. Ей хотелось увидеть Доара, а Рин, похоже, замыслил испытать ее терпение на прочность.
– Ты уверена, что хочешь продолжить с капитаном с того места, на котором вы остановились? – тяжко вздохнул парень и задумчиво посмотрел на закрытую дверь.
В его глазах светилось понимание. «Он все-таки понял», – мысленно застонала Окара и смущенно потупилась. Но, на удивление, друг не осуждал ее, не распылялся на презрение. Он единственный на ее памяти искренне переживал за нее.
– Я… – рассматривая росу на цветах, пролепетала она.
– Постой! Не знаю, думала ли ты о том, чтобы покинуть корабль… В общем, сейчас лучшее время для этого, – мягко тронул ее за локоть Рин. – Доар не станет тебя преследовать. Я помогу устроиться на суше. Ты не будешь прозябать в нищете. Окара, ты сделала для корабельной команды невозможное. Ты напомнила нам, что мы сумеречники, а сумеречники своих не предают ни в бою, ни на борту. Вступив в бой с бестелесным, ты спасла команду от посмертного клейма позора, падающего и на семьи трусов. Ты не выдала сестре Дарину. Она пришла и сама призналась капитану в содеянном. Это она отравила сокетов. Я смотрю, ты не удивлена.
Девушка кивнула и ощутила теплые влажные дорожки на щеках. Она плачет? Быть такого не может. Неужели ей и в самом деле не хотелось покидать это негостеприимное место? Неужели сокеты, служившие на корабле, стали для нее роднее настоящей семьи, отказавшейся от нее?
Она смахнула с лица слезы и взволнованно выдохнула:
– Я никуда не уйду, не оставлю его. Не в этот раз.
Проем, ведущий на нижнюю палубу, заслонила мощная фигура. Окара перевела взгляд. При виде мрачного, невозмутимого и при этом не менее любимого бессмертного к ее горлу подступил новый ком.
– Ты уверена, что готова остаться на корабле? – напряженно спросил Доар и с ленивой грацией спустился по ступеням. – Легче не будет.
Не сводя темных глаз с девушки, он неумолимо приближался к ней.
– Ты меня прогоняешь? – прерывисто, еле слышно спросила она.
– Никогда! – темной тенью переместившись к ней, прижал ее к своей груди бессмертный. – Даже не смей думать об этом. Тьма меня поглоти, я никогда не смогу тебя прогнать, ты слишком мне дорога.
В голосе Доара звучала безнадежная мука. «Не слова любви, но близко», – запело сердце Окары. Спрятав лицо на его груди, она дала волю слезам. Более ничем не сдерживаемые, они потоком текли по ее лицу.
Бессмертный провел пальцами по ее волосам и, прижавшись губами, прошептал в ее макушку:
– Ш-ш-ш… Успокойся, милая.