– Как же он вовремя тебя рекомендовал-то! Просто-таки чувствовал! – съязвил папа.
– Вот вы язвите все, язвите, а потом сами же и жалуетесь, – укоризненно покачала я головой. – Лучше бы порадовались за единственное дитя.
Отец на это кисло улыбнулся и снова подтянул к себе тарелку.
– Ну, мастера Санда я знаю, он человек хороший, ответственный… Но, видит Вечный, Алиса, я не хотел бы тебя отпускать туда одну.
– О! Я прожила шесть лет в академии!
– В закрытой академии, – поправил меня папа, повысив голос.
Ладно, пусть будет – в закрытой!
– И тем не менее… – последовав его примеру, вскрикнула и я, но после перевела дыхание и сказала уже более спокойным тоном: – Здесь всего пара часов тряски в карете… Папа, подумайте сами, ну что со мной может случиться такого, что вы так переживаете?
– Я не за тебя волнуюсь, а за столицу!
И я снова надулась.
Уже через три часа я сидела на собранном чемоданчике, который, к слову, на всякий случай не стала разбирать еще с академии. И с легкой грустью оглядывала свою комнату, которая так толком и не стала моей.
Ну… в принципе стала. Но она помнила маленькую девочку Лису, которая играла с куклами и собирала цветные камешки. Носила бантики и устраивала папеньке истерики из-за того, что не получала желаемого.
Впрочем, с тех пор не все изменилось. И даже не знаю, к добру или худу.
Я встала и подошла к небольшому столику, на котором стояла резная деревянная шкатулка. Откинула крышку. Да, они все еще хранились здесь, мои маленькие сокровища: камешки, стеклышки и засохший цветочек, который мне подарил соседский мальчишка. Улыбка сама наползла на лицо.
А после осторожно взяла в руки небольшой портрет невероятно красивой женщины. С точеными чертами лица, большими карими глазами, благородной худобой. С изумительно красивыми каштановыми волосами, собранными на затылке в замысловатую прическу, украшенную мелкими маргаритками.
Ее взгляд… такой, словно она знала твою самую сокровенную тайну. Ох, мама.
Я взглянула в круглое настенное зеркало и попыталась изобразить этот взгляд.
Нет! Все время что-то не получается! А так все же девушка в зеркале – точная копия той, что на портрете. Только немного взбалмошная. Может, потому папенька и прощает мне совершенно все. Даже непослушание.
Я поправила шляпку и осторожно поставила портрет точно на прежнее место, где он и стоял.
И снова тяжело вздохнула.
Несмотря на то что этот дом вот уже шесть лет служил мне чем-то вроде летней резиденции для отдыха, каждый раз одинаково сложно было прощаться с родными стенами.
О Вечный! Ну вот с чего я снова так раскисла?