— Не обучена выть, умею лишь петь.
— Увидите нацеленное дуло маузера и завоете белугой!
— Если успели ознакомиться с моим мандатом, в чем не сомневаюсь, значит, видели подпись товарища Луначарского Анатолия Васильевича, наркома просвещения, уполномоченного Реввоенсовета республики. В документе ясно говорится, что командирована в составе агитбригады, всем совучреждениям предписано оказывать всяческое содействие. Вы же арестовали, предъявили немыслимые обвинения, тем самым нарушили продвижение искусства в революционные массы, держите в камере в жутких условиях, пугаете расстрелом.
— Плевал на мандат и на Луначарского! — гаркнул Шульга. — Тут я и Совнарком, и Реввоенсовет, и просвещение, и царь, и Бог в одном лице. Без антимоний запросто пущу в расход! — Чекист взмахнул рукой, точно рубил шашкой полчища врагов, и Плевицкая уже не сомневалась, что имеет дело с фанатиком, надо быть предельно осторожной, играть роль слабой кокетливой женщины, которая увидела в Шульге не чекиста, а просто мужчину.
— Угостите папироской.
Просьба Шульгу ошеломила, он, как загипнотизированный, полез в карман за портсигаром.
— Слышал, что смолить табак певцам вредно.
— Грозили расстрелом, а опасаетесь за мой голос, — удивилась Плевицкая.
Чтобы немного обрести спокойствие, Надежда, как делают заправские курильщики, дунула в мундштук папиросы, примяла его гармошкой, но не закурила.
— Если интересует богатство, должна разочаровать. От былых сбережений в банках, драгоценностей остался один пшик. Банки сгорели, а с ними мои счета, украшения пришлось продать почти даром, дабы не протянуть от голода ноги, последнее, что удалось сберечь на черный день, забрали во время обыска, так сказать, реквизировали. Имела некую недвижимость в виде недостроенной дачи в родной деревне, но односельчане разобрали постройку на дрова, унесли все что могли, оставшееся сожгли.
— Плюю с высокой колокольни на ваше и прочее богатство! Тут у меня, — Шульга хлопнул ладонью по стенке сейфа, — хватит купить с потрохами всю матушку-Одессу с папой-Ростовом! Слышали наш лозунг: «Кто был ничем, тот станет всем»? Это про таких, как я.
«Чего он добивается? Белогвардейкой не считает, буржуйкой тоже, мои кольца, броши не интересуют — богат, как миллионщик. Может быть, интересую как женщина? — подумала Надежда. — Если стану несговорчивой, буду блюсти честь, не вырвусь отсюда с Юрием…»
Некоторое время сидела не шелохнувшись, крепко сжав пальцы в кулачки, уронив на колени папиросу, затем удивительно спокойно сказала:
— Благодарю, что силой не домогаетесь моего к вам расположения, не насильничаете, ждете, чтобы уступила добровольно. Ставлю одно условие: до полуночи я и муж должны получить свободу. — Встала, смахнула с подола табачные крошки. — Прикажите устроить ванну, в крайнем случае душ.