Соловушка НКВД (Мишаткин) - страница 596

Нестерпимо потянуло закурить, но погасил желание — дым выдал бы присутствие в доме мужчины. С опозданием обратил внимание на наступившее утро. Прогнал с себя сонливость, рывком покинул кровать, с поспешностью оделся.

— Ты… вы… — заговорила и осеклась Клавдия, не зная, как обращаться к тому, с кем провела ночь. — Куда засобирались?

Дьяков не ответил, сам спросил:

— Где у тебя можно схорониться? Могут заглянуть в дом соседи, а меня не должна увидеть ни одна живая душа. Чердак, по вашему, под-ловка, отпадает, под крышей быстро превращусь в сосульку.

— Лучше переждать время в подполе. Только там среди бочек, банок, свеклы с луком да картошки неуютно.

— Согласен провести день без комфорта.

Клавдия ступила на холодные половицы, на кухне сняла половик, подняла крышку.

— Поешь. Я быстренько на стол накрою. Оладушки с каймаком — чистое объедение.

Дьяков резко перебил:

— Не до еды!

Взял в охапку тулуп, шапку, унты, подхватил вещевой мешок и пересчитал ступеньки подпола. Крышка над головой закрылась. Бывшего бургомистра окружил мрак. В нос ударил спертый воздух с кислым запахом квашеной капусты.

Вначале сидел, затем лежал на тонком матраце. Гнал от себя невеселые мысли о тупике, крае бездны, в которую попал из-за слепой веры в могущество Германии. Ругал себя за то, что опрометчиво считал, будто после окончания войны будет достойно вознагражден за службу победителям, получит высокий пост в правительстве колонии Третьего рейха, в мечтах видел себя главой гражданской власти Москвы или Ленинграда, которому вернут прежнее название, город снова станет столицей.

«Напрасно лез из кожи, демонстрировал немцам собачью верность, ненависть к большевикам, беспрекословно, без тени сомнения выполнял все приказы, не боялся испачкать руки в крови».

Как мог стал убеждать себя, что для паники нет причин.

«От неудач, поражений, вынужденных отступлений, оставления позиций, попадания в кольцо окружения не застрахована ни одна на свете армия. Гитлер недооценил противника, его способность собраться с силами, для возвращения любимого Сталиным и ненавистного фюрером города. Распропагандированные, ни в грош не ценящие свои жизни, бездумно подставляющие себя под пули, закрывающие телами амбразуры дотов красноармейцы фанатичны, одержимы. Освобожденный город потребует от противника массу забот, до меня никому не будет дела…»

Вернул себе спокойствие, от скуки захотел заняться чтением, но в доме кроме брошюры об уходе за крупнорогатым скотом, справочника полевода, школьных учебников для седьмого класса других книг не было. Чтобы не замечать медленно тянущееся время, вновь порадовался своими сокровищами. Вытащил из мешка пачки денег, из-под подкладки тулупа завязанные в чистые портянки обручальные и с каменьями кольца, цепочки, кулоны, серьги, золотые червонцы с портретом последнего российского императора, коробку из-под конфет с коронками. Нежно погладил ценности, и на душе потеплело, перестал ломать голову над решением вопроса о собственной судьбе. Чтобы не перебирать в уме варианты ожидающего будущего, которое представлялось неясным, раскрыл предусмотрительно раздобытые документы умершего в госпитале капитана — военный билет (фотокарточку прежнего владельца заменил своей), справку о комиссовании, назначении инвалидности, две книжки — на орден Красной Звезды и медаль «За отвагу».