– Вы так привязаны к сексу? Он имеет такое большое значение для вас? Тысячи женщин живут без него и не считают себя несчастными. Зато у нас будет свой мир, прекрасный, уютный. Мы с вами так подходим друг другу! У нас так много общего! Подумаешь, секс…
Алкоголь впитался в кору Глебова головного мозга.
Я жалела, что позвала его к себе. Из ресторана я могла потихоньку сбежать. Из дома уйти я не могла. Приходилось выслушивать его пьяные речи.
Что ж, я ожидала чего угодно, но такого – никогда. Я поняла бы, если бы какой-нибудь непривлекательный мужчина объявил себя асексуалом, какой-нибудь уродливый неудачник. Но Глеб…
Однако, чем больше я думала над тем, что он сказал, тем больше понимала: в чем-то он прав. Диктат абсолютизированной сексуальности действительно давит на общество тяжелым ярмом. Весь мир гламура держится на сексуальности. Как на огромной черепахе. И наверное, Глеба, человека, сытого гламуром по горло, эта ситуация должна раздражать необычайно. Но отказываться от секса вообще? Разве это выход?
Я решила тоже выпить коньяку и выпила порядочно.
Осторожность жестов утратила всякий смысл, я обняла Глеба и сказала, что согласна принять его предложение. Он радостно улыбнулся.
Мы допили коньяк, Глеб просто засыпал. Я отвела его на кровать, помогла снять брюки. Сама легла на другую сторону, лицом к окну.
«Может, мне тоже отказаться от секса?» – было последней моей мыслью перед сном.
Аня Янушкевич советует:
Старинные фотографии лучше хранить в специальных двухслойных пакетах из темного крафта на плоской поверхности под легким прессом.
Среда
Я проснулась еще до будильника. За окнами было темно. Горел лишь забытый ночник. Я набиралась мужества, перед тем как бодро, по всегдашнему обычаю, скинуть одеяло. И вдруг почувствовала, что на меня давит не только одеяло, но и теплая тяжелая рука. Стараясь не потревожить спящего, я перевернулась на другой бок, чтобы посмотреть на него.
При других обстоятельствах мы могли бы просыпаться вместе. Наверное, это было бы счастьем.
Глеб не спал. Или только что проснулся. В его взгляде на меня было столько алчности голодного самца, что я невольно вздрогнула. Он вскочил, быстро завернулся в лежавший рядом халат, видимо, чтобы скрыть эрекцию, прихватил свою одежду и ушел в ванную. Примерно так же, как тогда в «Астории».
Однако секунды созерцания его невыразимо прекрасного и какого-то стерильно чистого тела хватило, чтобы вогнать меня в полное ничтожество.
Я никогда не смогу просто дружить с ним. Я никогда не смогу перестать желать его как мужчину. Мне нельзя соглашаться на его идиотские предложения.