Другим разочарованием и скорбью был крах его же романтической идеи сплошного и быстрого переустройства села в масштабах всей республики. Из 33 тысяч населенных пунктов Беларуси более 30 тысяч были объявлены неперспективными, а примерно 2500-2700 должны были превратиться в агрогородки с приличными условиями существования. Чем не благородная идея? Но оказалось, что союзное государство на такие мелочи не могло раскошелиться. Были у него грандиозные затратные планы в космосе, на Луне, на Кубе, в Афганистане, на Ближнем Востоке, в Африке и бог знает где еще. Ассигнования центра (по сравнению с тем, что из республики выкачивалось) на грандиозное по масштабам переустройство крестьянского быта и сельскохозяйственного производства были такими никчемными, что строительство нескольких образцово-показательных центральных усадеб колхозов и совхозов, вроде "Вертелишек", затягивалось на десятилетие. А поскольку так называемым неперспективным поселкам, деревням и селам было запрещено всякое развитие, они довольно скоро зачахли и обезлюдели. Молодые стали разбегаться, кто куда мог: в города и райцентры, на "новостройки коммунизма", на лесоразработки Севера и Востока и особенно на нефтепромыслы Сибири. А что им еще оставалось делать в родных, обреченных на вымирание деревнях, где ликвидировались за ненадобностью начальные школы, "укрупнились" библиотеки и клубы, закрылись фельдшерские пункты и магазины? Даже зажиточный мужик, не говоря уже про вдову или ветерана-инвалида, не мог, не имел права не только построить новую хату, но и отремонтировать старую, обновить крышу, поставить новый забор.
Через 10 лет такой неперспективной жизни тысячи деревень опустели и зияют сегодня черными дырами гнилых оконных проемов. Исправить, восстановить, отстроить все это уже никто не сможет, ибо уже некому. Эти удручающие пейзажи довелось увидеть и самому Петру Мироновичу. Наверно, они производили на него, как и на всех нас, гнетущее, страшное впечатление.
Когда однажды у нас зашел разговор о пьесе Андрея Макаен- ка "Таблетку под язык", Петр Миронович с сожалением сказал, что драматург остановился на полдороге, словно испугался чего-то страшного и для себя, и для нашего села.
- Подумаешь, молодежь бежит из деревни! На то она и молодежь, чтобы искать, где лучше. Вот когда вся разбежится, - бросил он очень зло, - может, тогда там, - и показал на потолок своего кабинета, - поймут, что без сильного, богатого села мы вообще погибнем.
Очевидно, осознав ситуацию, в которую попал с перестройкой села, грустно заметил: