— Да?
— А Лидия Ивановна плакали сильно…
— Да?
— А Нектарий Нектариевич не велели им про экзамент сказывать… — Ефим Карпович замолчал.
— Спасибо, — она повернулась и пошла.
— Обедать не станете?
— Нет.
— Чайку, может, горячего? — жалобно крикнул он вслед.
— Не надо.
Села на кованый сундук, держа в руках обе записки: матери и свою. Перечитывала, ничего уже не понимая, повторяла шепотом:
— Мамочка. Мамочка… — и разводила руками, и покачивала горящей головой. Мир раскалывался, разлетался вдребезги, рассыпался в пыль, заволакивал сознание. И в рассыпавшемся мире она осталась одна на горбатом сундуке. Далеко, далеко, куда не достать даже мыслью — отец. И в другом краю вселенной, под огромной тенью Нектария — мать.
Пыльная завеса оседала, и опять она перечитывала скачущие слова, пожимала плечами, шептала:
— Мамочка…
И опять все трещало, клубилось вокруг, затухало сознание. Холод охватил мучительным ознобом. Сидеть уже не могла, и туда, где блестит одеяло, не дойти. Опустилась на горбатую твердую крышку сундука.
Как стучат в голову. Сколько уже? Что за серые развалины? А-а-а! Опять в голову… это Станислав Маркович. Ни подняться, ни ответить. Опять…
— Мне сказали, что Лидия Ивановна…. Где вы? — Он подошел, наклонился, приподнял ее, горячую, вялую, взглянул в лицо:
— У вас жар!
— У меня тиф.
Пекло невозможное. Хорошо, сообразила взять зонтик, — через платье пропекает, а руку просто жжет. Половину лета провалялась. Придется все-таки посидеть — колени подламываются. Там, у воды, бревна свежие.
Ступая на землю с деревянного тротуара, Виктория чуть не упала — совсем ослабли ноги. И вдруг отчетливо вспомнилось: так же дрожали ноги, цеплялись за мягкую землю, и, насквозь мокрая, лязгая зубами на ветру, смеялась как дурная…
Меньше года прошло, а состарилась на сто лет. Не представить никак, что всего год назад радовалась зеленой траве, цветам, солнцу, лесу, гонялась за белкой… И даже это платье с утра веселило на целый день. И за каждым деревом, за углом дома, за незнакомой дверью ждало счастье. А что это такое — счастье?
От бревен пахло смолой, за рекой зелено, темнеет лес в дымке. Ветер душистый с того берега. На лодке бы… Нет, я никогда не полюблю, я не люблю его. Ольга, помнишь, как мы дали друг другу слово выйти замуж только по любви? А если полюбила без ответа? И другого уж не полюбить. Тогда? И если человек тебя от смерти спас?.. Два раза даже…
Голова кружится. Наверное, зря не послушалась доктора. Нет, не дойду. Посижу еще немного. Ноги как жерди, а руки… как в чеховском рассказе — можно анатомию изучать. Скелет. «Нельзя стать настоящим человеком, если не пройдешь тяжелых испытаний». Нет, я не стала человеком. Мне просто нестерпимо плохо, тетя Маришенька, от всех этих испытаний. Была бы настоящим человеком, ни на что не глядя уехала бы тогда с Настей к партизанам. Там каждый день со смыслом. Все равно не удержала маму. И Озаровский… И проклятый этот тиф…