Мама пришла с репетиции, сделала большие глаза:
— Знаете, ужас? Большевики ликвидируют имена и фамилии, все будем под номерами, — и расхохоталась.
Ну что с ней спорить? А отец побледнел:
— Идиотские бредни! Кто тебя начиняет! Глупо! Глупо! И пошло.
Вечером Виктория сказала отцу:
— Не обращай внимания. Мама ведь просто болтает.
Отец побледнел опять (только тетя Мариша и он бледнели так сразу) и крикнул:
— Дай мне покой, ради бога!
И взгляд у него такой тяжелый. Думала — от отеков, но отеки сошли, лицо красивое, хотя худое еще, а взгляд…
На нее он никогда не сердился прежде. Помнила ясно первые годы своей жизни: беспокойный, иногда шумно веселый, а чаще хмурый, с такими же дикими вспышками — с ней отец был всегда нежен. И уж вовсе непохож он сейчас на того сдержанного, сильного, что уходил на войну. Он стал чужой. Молчит, все ходит и ходит по заставленной длинной комнате. Ему плохо, это видно. А почему плохо? И что сделать? Кажется, даже просто быть с ней вдвоем ему неприятно.
«Уехал он неожиданно, еле достала ящик…»
Не нашла на рынке подходящего, металась как потерянная — посылку не отложишь, когда еще будет оказия? Идти к Нектарию не хотелось. В первые дни после приезда зачем-то забегала в его контору, над рыбным складом, и во дворе горой лежали новенькие ящики разной величины. Надо идти…
Рыбой несло за квартал от склада, а на лестнице соленый жирный запах не давал дышать, казалось, оседал на лице, на одежде.
В большой комнате сидели за столами трое. Пощелкивали счеты, шелестела бумага. В углу серо-зеленая перегородка отделяла закуток-кабинет хозяина. Дверь закутка распахнулась, чуть не ударила Викторию. Высокий кудлатый парень будто вырвался оттуда, бухая сапогами, пробежал мимо на лестницу.
В закутке, за высокой конторкой, стоял Нектарий, лицо было багровое, злое. Увидел Викторию, улыбнулся ей и пошел навстречу:
— Чему обязан, что посетили, гостья милая, небывалая? — он ввел ее к себе и закрыл дверь.
Ей почему-то стало не по себе.
— Посылку мне… Простите, Нектарий Нектариевич, ящик для посылки…
Он рассмеялся, взял ее за локти, усадил:
— О чем говорить! Все найдем, все предоставим такой распрекрасной барышне. — Зашел за конторку и громко позвал: — Кузьма Наумыч, зайди!
Неслышно вошел коренастый, с рыжими усами, остро глянул на Викторию.
— А ну, давай, Наумыч, как вещая каурка, в минуту наилучший ящичек для посылки барышне.
— Размер какой прикажете? — Уходя, Кузьма Наумыч с чуть заметной фамильярностью спросил: — А чтой-то Петр как подсоленный выскочил?
Нектарий вздохнул:
— Сынок, вишь, народился — расходы. А до получки далече.