Он не шелохнулся, очень тихо сказал:
— Спасибо. Спасибо. Вы будете счастливы, клянусь. — Почти на ходу поцеловал ее руку, у двери остановился: — «Разве кто-нибудь знает, откуда приходит к нам счастье?» — И ушел.
Она смотрела на дверь и тёрла чашку. Комната качнулась, ослабли ноги. Она хотела сесть, скользнула по краю кресла на пол. Чашка скатилась с колен.
А откуда приходит несчастье?
Эсфирь Борисовна сказала сердито:
— Иди уж, иди. Без тебя не управлюсь!
Виктория продолжала расставлять полученные лекарства:
— А вдруг не управитесь! Или еще со стремянки…
Обе засмеялись.
— Ох ты, ядовитая девчонка!
— От вас научилась.
— Зубов не заговаривай, а то силком выброшу.
— Вы можете.
— Уходи!
— Ухожу. — Виктория проворно скинула халат.
На улице перебежала на солнечную сторону, оглянулась на невзрачный двухэтажный домишко. С первой минуты здесь почувствовала себя нужной. Пришла, как сказала ей Анна Тарасовна, под вечер, поднялась во второй этаж, постучала в дверь направо от площадки. Вместо ожидаемого «Войдите!» услышала:
— Спасите, падаю! — и смех.
У шкафа, высоко на стремянке, Эсфирь Борисовна, скрючившись, обнимала одной рукой разъезжавшуюся лестницу, в другой держала большую стеклянную банку. Виктория крепко схватила обе стороны стремянки, и Эсфирь Борисовна благополучно спустилась.
— Ведь знала, что веревка ненадежная, а тут из головы вон. Ну, здравствуйте, избавительница. Вы от Анны Тарасовны? Рада, очень ждала вас. Одна — и швец, и жнец, и в дуду игрец. Сил-то не поднабралась еще? Приходите пока знакомиться.
Она долго пробыла тогда в амбулатории. Помогла Эсфири Борисовне убрать и приготовить нужное к завтрашнему приему. Разбиралась в содержимом аптечных шкафов и в тетради назначений. Рассказывала о своем опыте в московском госпитале, об университете и приглядывалась к Эсфири Борисовне. Сероватая бледность, темные круги у глаз, худоба и сутулость создавали впечатление крайней болезненности, но взгляд, смех, легкие движения тут же разрушали это впечатление.
В тот день перестала качаться земля под ногами, ушла бессонница, и Виктория стала быстро крепнуть. Все лучшее теперь сосредоточилось в амбулатории, жизнь началась здесь.
Эсфирь Борисовна не просто понравилась, она была всегда неожиданна, казалось, ее невозможно узнать до конца. Больные любили ее, верили без оглядки, с каждым она говорила по-разному: терпеливо, и ласково, и шутливо, и строго. И не всегда она была понятна. Вдруг закричала на пожилого рабочего:
— Только и думать, где да что стукнуло, где кольнуло, где заболело, — бог знает что придумать можно. И слушать вас не хочу.