В общем, он симпатичный, главное — знающий. И — руки! Иногда все еще спрашивает: «Почему вас не привлекает наша специальность?» Но не сердится.
Уже спина задеревенела, ноги ледяные, голова кружится, а не оторваться. Еще разочек поразмяться? Виктория взглянула на Сережу, он — на нее.
— Слышите, миледи, гишпанец ходит. Запрет нас на ночь с упокойничками — во, весело! И ваше очаровательное личико приобрело бледно-голубые оттенки.
— Обидно бросать. — Уже стоя, оглядывала свою работу.
— Пора, пора, пора! — Сережа держал наготове мокрую тряпку.
— Нет, вы все-таки посмотрите.
— Изящнейшее рукоделие, — уже завидовал. Недаром Петух за вами увивается, заманивает в науку. Так разрешите? — Сережа закутал тряпкой ее «рукоделие». — Руки у вас какие-то… Вам бы блох подковывать.
— При случае попробую. Только у вас руки не хуже. Вот зрение… Я и за версту вижу, и под носом. Надо вам очки.
— Носил однажды. В драке кокнули…
— Подумаешь! Дружинин-то велел.
«По костям» Сережа схватил «удочку» и ядовитое: «Приятно нравиться барышням, но надо все-таки видеть: кому понравился». Правда, гонял Дружинин безжалостно: и жонглировал, и, закрыв концы кости, показывал из-под халата середину тела или кусочек головки.
— Ну, куплю, не пилите хоть вы.
Они мыли руки, а приподнятое рабочее самочувствие уже уходило.
— Ох, эти ваши легкие морозцы. Лучше здесь ночевать, чем… Кстати, что же Козлухин ваш? Сболтнул попросту?
Сережа смущенно поежился:
— Живет он в тартарарах. Потеплеет — схожу. Но вам его идея, кажется, не нравилась?
— И не нравится. И Козлухин этот вовсе не нравится. Но надо же что-то делать.
С Козлухиным она познакомилась у красноярцев в памятный день. Даже мама плакала тогда об омских рабочих…
Заняться химией удосужились только накануне экзамена. Засели с утра, к вечеру обалдели, никто ничего не помнил, всем стало уже все равно.
— Переучились братцы, — поставила диагноз Руфа. — Труба.
Дуся позвала звонким голосом:
— Эй, первоклассники, ужинать живо!
Сережа швырнул на пол учебник и конспекты:
— К свиньям собачьим! Айда лопать.
Картошка со скворчащим шпиком поглотила неприятные воспоминания о химии. Раздурачились, разыгрывали Дусину подругу Лизу Бирюк. Она удивительно не понимала шуток, серьезно слушала и поверила Гурию, что Колчак — загримированный Керенский. Сережа, для вящей научности вставляя латинские названия костей, почти убедил ее, что нет вернее средства от тифа, чем шерсть черной кошки, срезанная с хвоста в новолуние.
Лиза неуверенно заулыбалась:
— Вы, кажется, меня за дурочку считаете, — и, чтоб перевести разговор, сказала: — Гурий, вы бы спели.