— Ненадолго она. В Славгород. Там вещи дедовы у знакомых оказались. Написали они.
Но Виктории подумалось, что не за вещами Настя уехала, ведь под Славгородом тоже партизаны… Попробовала поговорить о себе с Анной Тарасовной, потом с Наташей, обе ответили: здесь тебе скорее дело найдется. Терпела, ждала.
Вечером привычно села в кресло, как в ту ночь. Но уже не раскрывала учебника, а просто вспоминала все до мелочи.
Вошли в комнату, он огляделся:
— Одна живете?
— Одна.
— Окно — куда?
— Во двор. Ворота справа. А другие налево, в переулок. Только те на замке.
Он снял полушубок, еще раз огляделся, показал на пол у печки:
— Здесь можно растянуться?
— Почему?
— Спать. — И, потому что она глупо смотрела на него, повторил: — Спать.
— Что вы! На кровати же… — проворно скинула покрывало, раскрыла постель: — Вот, я сейчас…
— А вы?
— В кресле. Успею выспаться. Так Раиса Николаевна велела, не спорьте.
Леша не спорил, повел плечами. Увидел, что она достала чистые простыни.
— Это зачем? Я ведь в одежде, только ноги разую. Эх, наследил…
Она стояла с простынями, пока он говорил:
— Чем-нибудь застелите, чтоб я не загрязнил. Хоть и побанился, и в чистое оделся у тети Раи, а все ж…
Но решила по-своему:
— Нет уж. Я хозяйка.
Леша повесил френч на спинку стула и, мягко ступая в толстых носках, подошел к кровати, осторожно улегся:
— Шанго. — Как мальчишка, покачался на податливых пружинах: — Эх, шанго! Встаем в пять. Я, конечно, проснусь. На всякий случай будильник — можно?
— А ужинать-то?
— Завтра. — Он ответил уже во сне.
И сейчас, как тогда, она видела счастливое детское лицо и большую темную руку на белом. И сейчас, как тогда, не могла оторваться. Но тогда она вспомнила, что не все еще меры предосторожности приняты. Побежала в комнату матери, взяла запасной ключ от своей, чтоб никто не мог войти, оставила записку. На туалете сверкнул граненый флакончик французских духов, подарок Нектария. Ее передернуло. «Не хочу. Не хочу. Не может быть».
Завесила свое окно одеялом, заткнула замочную скважину. Лампу на столе прикрыла поверх абажура газетой, чтобы Леше не мешал свет.
И сейчас эта газета на лампе. Только пожелтела…
Двигалась осторожно, оглядывалась на Лешу, но он не шелохнулся, дышал легко, шевелились иногда приоткрытые губы. Совсем как у Петруся. И воздух в комнате был — как на печке у Петруся: овчина и сосна. Тайга.
Села в кресло к столу, взяла учебник химии. Читала и перелистывала страницы, старалась не смотреть на Лешу… «Даю клятву до конца выполнить перед родиной свой долг солдата» — и никто не понял, про какой долг он говорит. А как его настоящее имя? Необыкновенная у него воля! Когда чернявый выскочил — все ведь на волоске, а он так спокойно… Его отец был в ссылке на Подкаменной Тунгуске (и не слыхала раньше про такую). Там же, где Раиса Николаевна. «Тетя Рая». Она «и грамоте, и всему выучила». А «Наталка еще мальком плавала». Сколько ему лет? Лоб со складкой поперек — хмурится часто? Рот большой, а детский. Нос русопятый — широкий и вздернутый. Красивый он? Не надо смотреть, это мешает ему спать.