Что-то упало за спиной — и Шантия обернулась, чтобы столкнуться с уже знакомой кухаркой. Та, кажется, испугалась, но ненадолго. Почти сразу растянула круглое лицо приторная улыбка, и она проквохтала:
— Оправилась? Наконец-то! Наш господин так хотел бы с тобой увидеться… Сходи, порадуй его!
Потерянная дочь островов знала, что это означает, и на мгновение пожалела, что не прикинулась в самом деле помешанной. Может статься, что тогда, тогда её отпустили бы отсюда, позволили скинуть с себя всю налипшую грязь, освободиться от плоти, а вместе с ней — от памяти. Но она покорно поднялась уже знакомым путём в спальню, повторяя про себя — если не боишься, посмотри зверю в глаза. Он отступит, не увидев страха.
По крайней мере, должен отступить.
Уже у порога людской вождь встретил её, будто ожидал прибытия. Впервые виделась в его взгляде несвойственная робость, непонимание. Он казался столь уязвимым, что Шантия подумала: ей нужен острый меч, вроде того, который вручили Кьяре. И тогда — тогда бы она вонзила клинок прямо в беззащитное горло.
— Я хочу знать. Ты в самом деле сама избавилась от ребёнка?..
Она открыла рот, собираясь рассказать о Вениссе — и остановилась. Нет, варвары не станут казнить свою же соплеменницу: певунья найдёт, чем их очаровать. Такие, как она, умеют расположить к себе, умеют заставить слушать. И Шантия прошептала, глядя без страха в глаза дракону:
— Нет. Это ложь. Как, впрочем, было бы ложью и то, что я опечалена этим… происшествием.
Холодные, тягучие слова, так похожие на туман; может, на самом деле это и не её голос звучит, а всего лишь затерялось нечто в сгустках тумана и теперь выходит через рот. Кродор чуть прищурил светлые глаза:
— Тебе в самом деле всё равно? Я был лучшего мнения о твоём народе.
— Я — не весь мой народ, — Шантия продолжала говорить размеренно и тихо, но в груди что-то клокотало, как в закипающем котле. — И я бы сказала, что равнодушие — первое, чему я научилась у ваших женщин.
Как раньше, горела на столе свеча; по ней стекали крупные капли, похожие на мутные слёзы. Схватить, схватить плачущий огарок — и ткнуть в лицо, в сощуренные в усмешке глаза, засунуть под язык или прямо в горло. Ярость оказалась столь ярким, столь новым чувством в безбрежном сером мире, что Шантия подчинилась — и лишь на середине движения неловко замерла. Пламя опрокинутой свечи с готовностью перекинулось на гобелен; кажется, Кродор что-то закричал, прося стражей принести воды — но прежде она ухватила тлеющие искры ладонями, сжала, как хотела бы сжать горло любого чужеземца, какой сейчас встретился бы на пути.