Юрка появился в усадьбе через сутки. Лицо у него было удивленное.
– Мужики, – сказал он собравшимся, хотя там были и женщины. – Что делается! Полгорода на ушах стоит. Я специально мимо магазина на троллейбусе проехал. Так весь троллейбус к окнам прилип. Милиции... Наверно даже из Симферополя приехали. Слухи самые невероятные. Вплоть до КГБ СССР. А твоя физиономия, – Юрка повернулся к Евстафию и хихикнул, – висит на всех заборах с надписью «Его разыскивает милиция». Камеру-то вы грохнули, а вот диск в компе остался, – Юрка удовлетворенно потер руки и хватил второй стакан. – Долго они тебя разыскивать будут.
– Ну ладно, – сказал Бобров. – Дело сделано, чего уж там. А вот как теперь быть с оружием?
Смелков беспечно махнул рукой.
– Ерунда. В течение недели сделаем. Просто брать теперь, как наученные горьким опытом, будем по чуть-чуть и в разных местах. И за пределами Крыма.
Тут как раз очень кстати закончилась возня с кораблями. Бобров не поверил своим ушам, когда стали поступать рапорты сначала об окончании работ, а потом и о завершении процесса хомячества. Рапорт об окончании работ Бобров встретил с большим удовлетворением, а вот, увидев результат Серегиных стараний, пришел в ужас и спросил оказавшегося рядом Вована, куда он все это собирается поместить. Вован пожал плечами и ответил в том смысле, что и больше помещали. Тогда Бобров отдал указания немедленно грузиться, потому что и так с отплытием затянули.
А сам, выждав некоторое время, пока не уляжется волна от акции, отправился в свой век, чтобы, как он сообщил Сереге, ближе ознакомиться с матчастью. Златка, преодолев свое предубеждение, решила отправиться с ним.
Звонко блямкнул кусок трубы, подвешенный к вделанному в стену кронштейну. Через несколько секунд блямк повторился. Потом еще раз. По всей обширной территории поместья, заслышавшие его люди, бросали свои дела и шли к усадьбе. На верхней площадке самой крайней башни города Херсонеса, стоявшей на правом высоком мысу Песочной бухты, недавно заступившая смена воинов, прятавшаяся от шквалистого северного ветра за башенными зубцами, тоже услышала звук, и один сказал другому:
– На завтрак созывают что ли. Так обычно два раза звонят. А тут раззвонились...Странно. Да и рановато вроде как для завтрака.
– Да у них там все не как у людей, – сказал второй, кутаясь в прямоугольный кусок шерстяной материи неопределенного темного цвета, громко называемый плащом (конец марта выдался прохладным).
И оба невесело рассмеялись. Хотя смеяться им как раз хотелось меньше всего.
В кусок трубы колотил Прошка. Прошка повзрослевший и вытянувшийся. И, если Бобров по старой памяти по-прежнему называл его Прошкой, то, к примеру, труженики виноградников величали уклончиво Прокопом, то есть, имея в виду нечто среднее между Прошкой и Прокопосом. Прошка совершенно официально возглавлял у Боброва агентурную разведку и был наверно после Боброва и Сереги самым информированным человеком в поместье. Однако это нисколько не мешало ему быть пусть и рано повзрослевшим и начавшим играть во взрослые игры, но мальчишкой. И сейчас он с упоением колошматил по железяке, наслаждаясь издаваемым ею звоном, и с гордостью оглядывался по сторонам, видя, как сходится на пространство за стенами усадьбы, повинуясь сигналу, немаленькое население поместья.