Награды звякнули.
Кто-то из зрителей заплакал.
И словно звук медалей послужил сигналом, плач раздался со всех сторон. И даже самоуверенный и расторопный Юра хлюпнул носом.
Отчего заплакали встречающие, я не знаю. Может, снова вспомнили первый год войны. Или пожалели, что не все солдаты дожили до сорок пятого. Или с гордостью подумали: «Вот дала Феня людям по куску хлеба. И эти двое, подкрепившись тем куском, пошли бить ворога — до самой победы».
Абрамов и Скрыпник обернулись ко всем, кто собрался поглядеть на них.
— Здравствуйте, товарищи, доброго вам здоровья, — произнес Скрыпник и поклонился.
А Сергей Федотович снял шляпу с темной цыганской своей головы и добавил:
— Вот мы и свиделись.
Уже на крыльце я приметил Василия Михайловича Швайко. Он приехал без нас и скромно стоял в сторонке. Я представил его Скрыпнику и Абрамову. Они крепко пожали ему руку.
— Ваш отец сильно выручил нас, когда мы голодали под Озерищами, — сказал Абрамов.
Василий Михайлович наклонил голову.
В хате разделись. К приезду гостей дом блестел. На окнах крахмальные занавески. Глиняный пол заново вымазан, застлан свежайшей соломой. И на белой скатерти уже стояло то, что могло стоять загодя: маринованные помидоры, кочном заквашенная капуста, днепровская вяленая рыба. А хозяйка, торопливо очистив луковицу, уже крошила ее в салат.
На правах старожила я снял со стены длинное полотенце и пригласил всех с дороги помыть руки.
— А в доме-то все как было, — сказал, утираясь, Скрыпник.
Мы вернулись в избу. На столе в фаянсовой миске дымилась картошка и привлекало взоры блюдо с разрезанным гусем. Защелкали замки чемоданов — появилось прихваченное из дома угощение.
Наконец расселись. На столе уже некуда было поставить даже солонку. А на лавках еще оставалось много свободного места.
Сергей Федотович поднялся и взял граненую рюмку:
— За того, — произнес он, оборачиваясь к портрету Аркадия Петровича, — кто в последний миг своей жизни подумал не о себе, не о своей семье... Поступи он иначе — не родилось бы у тебя, Василий Иванович, трех дочек, а у меня — трех сыновей.
ЧЕТВЕРТЬ ВЕКА СПУСТЯ
На рассвете 26 октября 1966 года мы шли из центра Леплявы к насыпи. Мы — это Абрамов, Скрыпник, Швайко, райкомовский шофер Юра и я.
Медленно рассеивался туман с болот. Под ногами шуршали опавшие листья. И в полной тишине далеко разносились наши шаги. Говорить никому не хотелось.
Когда справа от асфальта шоссе потянулись огороды, Абрамов остановился.
— Вроде бы, возвращаясь, мы повернули на эти раскопанные грядки, — неуверенно произнес он.
Скрыпник молчал, припоминая.