Я уже не сомневался: ради этой единственной фразы был написан весь обзор.
Передо мной лежало первое печатное сообщение о гибели Гайдара. Это был некролог. И хотя я ожидал, что сообщение будет зашифровано, я ощутил душевную боль от того, как оно было составлено и подано.
Когда каждая статья «Комсомолки» прославляла подвиг, героизм, самоотверженность, о Гайдаре, который погиб в поединке с фашистами, было сказано, что он «умер на посту». До войны так писали о людях, которых разрыв сердца настигал в служебном кабинете.
Знала ли редакция, что Аркадий Петрович погиб в бою? Да. Осведомленность проступала в нарочито затуманенной фразе: «Воин в жизни и в литературе». Но при этом газета ни словом не упоминала, что Гайдар пал на войне, в партизанском отряде.
Почему?
Я сдал подшивку и вышел на улицу Богдана Хмельницкого. Проходя мимо Центрального Комитета комсомола, я посмотрел на зеркальные стекла подъездов. Сюда много раз наведывался Аркадий Петрович. Здесь он добился разрешения поехать на фронт корреспондентом «Комсомольской правды». И, вспомнив статью, снова спросил себя: «Почему?» Усомнились, что Аркадий Петрович погиб достойно? Но слова о том, что он умер «на посту», служили признанием его мужества и верности долгу.
«А что, если летом сорок четвертого обстоятельства гибели Гайдара было решено засекретить? — задал я себе вопрос и тут же ответил: — Чушь!»
Я шел по Сретенке. Ехать в автобусе у меня не было желания.
Что могло быть секретного в том, что на окраине села Леплява погиб хороший, отважный человек, по роду основных своих занятий — писатель?
Наоборот, известие о том, что гитлеровцы убили Гайдара, породило бы в его читателях волну ненависти к врагу. Тысячи оккупантов поплатились бы жизнью, огромное количество немецкой военной техники было бы уничтожено — «За Гайдара!». Понимали это в редакции «Комсомолки»? Видимо, понимали. Тогда в чем же дело?
Я отвлекся на минуту от размышлений, чтобы перейти Колхозную площадь, где при зеленом свете, словно бешеные, срываются с места полчища машин. И на углу проспекта Мира, возле магазина подписных изданий, снова спросил себя: «А не было ли в обстоятельствах гибели Гайдара такого, чем бы могла воспользоваться гитлеровская пропаганда? Ведь одно дело — если человек погибает в окопе среди своих...»
И я остановился от внезапной догадки посреди тротуара.
«Было обстоятельство, — с болью признался я. — Было. Сумка. Тетради. Блокноты. Записи на отдельных листках. Но с другой стороны — чем уж гитлеровцы могли там поживиться? Секретных бумаг в сумке не было. Эпизоды обороны Киева? Марш-бросок от Семеновского леса к Лепляве? Перечень боевых операций партизанского отряда? Все это не представляло большого интереса для противника. Кроме того, многие записи Аркадия Петровича были зашифрованы... И потом, какое все это могло иметь значение в 1944 году?..»