— А ну, дай мне, — перехватил трубку усатый. — Кто говорит? И чего тебе не спится? Нехай тебе баба нацедит чарочку, и добре поспи... Партизаны в Лепляве?! Чего ж ты, подлюга, молчишь? — И повернулся к младшему: — Бежи, сынку, до Корнея Яковлевича.
Молодой полицай, прихватив винтовку, нехотя отправился в путь. Костенко жил не близко. Надо было дойти до края села, повернуть налево. И в самом конце темного переулка, на небольшом холме, стоял выкрашенный в небесно-голубой цвет дом.
Полицай отпер калитку и постучал в толстый ставень.
В ответ не донеслось ни звука. Младший постучал настойчивей. За ставнем приоткрылась форточка.
— Кто там? — встревоженно спросил женский голос.
— Звиняйте. Я до Корнея Яковлевича.
— Его немае дома. — И форточка захлопнулась.
— Титочка Домаха, погодьте. Иван я. Из райуправы. Корнея Яковлевича срочно до телефону.
За тяжелой дверью брякнули засовы, зазвенели кандальные цепи. И полицай увидел через узкую раскрывшуюся щелку часть цветастого, с красными маками, платка, тугую полную женскую щеку и широко вытаращенные в испуге глаза. То была жинка районного старосты.
— Партизаны! — шепнул ей Иван.
— Ай!
— Не здесь... в Лепляве.
Но ей все равно стало дурно. Домаха помнила ту ночь, когда партизаны явились за ее мужем, чтобы везти его в лес — на суд. Корнея Яковлевича, по счастью, не оказалось дома.
— Ступай в управу, — слабым голосом ответила она полицаю, — Корней Яковлевич скоро придет.
— Я обожду! — обрадовался полицай.
— Кому велено — ступай.
А секрет заключался в том, что, случайно избежав веревки, районный староста дома уже больше не ночевал. Не доверяя полицаям, которых сам набрал из жулья и прощелыг, Костенко отказался от ночной охраны и завел себе три тайных убежища. Где они и в котором Корней Яковлевич нынче спит, ведала только его супруга.
...Незадолго до войны неожиданно просочились сведения о том, что Костенко служил в гражданскую у белых и сильно лютовал с пленными. Одно за другим пошли в НКВД письма, но доказательств они не содержали. После каждого такого письма и Костенко, и его жену вызывали на допросы.
Но жена ничего не подтверждала и, где Корней Яковлевич закопал кринку с сохраненными на всякий случай документами о своей лихой службе и хорошо промазанным наганом, не проговорилась тоже. А когда пришли оккупанты, Костенко ту пузатую криночку извлек — и гитлеровцы сразу поставили его районным старостой.
Ни жива ни мертва Домаха прибежала к чужому, покинутому сараю, условленно застучала. Муж мгновенно проснулся, прильнул к стеклу и тут же отпер дверь.