Как был, босой, в галифе и белой нижней рубашке, Ванин сел за стол, положил шифрограмму под лампу и внимательно, осмысливая каждое слово, прочитал ее. Рихтер сообщал:
«Рихтер — Старику. От Баварца. Гитлер до сих пор не принял решение о новой дате наступательной операции в направлении Курск — Орел. Гудериан, Модель, фон Клюге, Манштейн настаивают на переходе к окопной войне, чтобы в течение года собрать силы для удара. Гитлер рассчитывает на рост противоречий между СССР и Британией вплоть до разрыва отношений. В ходе совещания 14 мая он отметил важность крупного наступления для поддержания духа в войсках. При этом согласился с мнением Йодля, что пока можно ограничиться операцией на юго-востоке Украины. В заключение Гитлер потребовал к следующей встрече высказать аргументы за и против введения в действие операции «Цитадель». Одновременно наблюдается масштабная мобилизация ресурсов, укрепляется самоходное, танковое и противотанковое оснащение. На совещании Гиммлер передал Гитлеру доклад о достижениях в разработке чудо-оружия, но отказался публично его озвучивать. По словам контакта, близкого к группе Остера, с начала года немецкие физики сделали важный прорыв в урановом проекте».
Красным карандашом Ванин подчеркнул в донесении два последних предложения. Затем подошел к сейфу, достал из него несколько радиограмм, полученных за последний месяц от резидентуры в Германии, США и Швейцарии, содержание которых пересекалось с тем, о чем сообщал Рихтер, перечитал их и также отметил красным некоторые фрагменты.
В кабинет с дымящимся кофе вошел Валюшкин; стараясь не расплескать, поставил чашку перед Ваниным.
— Костину отправили? — не отрываясь от бумаг, спросил Ванин.
— Так точно.
— Утром, как появится, пусть сразу зайдет.
Валюшкин направился было к выходу, но на полпути замер и обернулся.
— Босый! — всплеснул он руками. — Да как же это вы босый-то сидите? Неделю, как из болезни — и опять?
— Ладно-ладно, иди, — отмахнулся Ванин.
— Как это иди? — не унимался Валюшкин. — Мне что же, опять вам горчичники клеить? Вон же сапоги стоят, каши ж не просят.
— Иди, Сергей, я сейчас обратно лягу.
Губы Ванина тронула невольная улыбка. Сам деревенский, он любил этот сельский говорок, которым грешил Валюшкин, родившийся на Вологодчине. Коренастый, крепко сбитый для тяжелой крестьянской работы, с простовато-грубыми чертами лица и маленькими серыми глазами, Ванин часто ловил себя на кажущейся неисполнимой мечте вновь оказаться в родном Капонино — в избе, на сеновале, на речке, — пройти по пыльной улице, потянуть за вожжи отцовскую гнедую кобылу…