Ежи Данилович, пытаясь спасти умирающего сына, решился на отчаянный шаг. В субботу вечером велел Наталке взять малыша на руки, отвязал лодку от комендантского причала и поплыл в Усолье. Он знал, чем рискует, удаляясь от лагеря без разрешения, не говоря уже об угнанной лодке. Ребенок, ребенок был важнее всего! Плыл с надеждой, потому что в последнее посещение Усолья он узнал о бурятском шамане-целителе.
— Травами лечит. Любую болезнь заговаривает и из человека изгоняет. Привези сынка, вылечим, — советовал ему Оной.
И вот он плыл к бурятам за помощью. Наталка сидела в плоскодонке, малыш, укутанный в платок, спал у нее на коленях. Ежи стоял на корме и длинным веслом направлял лодку, ускорял ее бег. Течение было быстрое, полдень тихий, прохладный. Плыли молча. Наталка не спускала глаз с сына. У Ежи как будто зародилась надежда, он улыбался и иногда спрашивал:
— Ну, как он там?
Наталка отвечала или показывала знаком, что малыш спит. Они плыли до тех пор, пока сгущающиеся над рекой сумерки позволяли им держаться течения. Потом Ежи пристал к берегу. Тут переночуют, примерно на полпути до Усолья. Ежи вытащил лодку на берег. Нашел сухое место под низкой, искореженной ветрами сосной, набрал воды в котелок, собрал хворост для костра. Сварили баланду из хлебных крошек. Наталка хлопотала возле малыша, накрывала его, чем могла, — ночь грозилась быть холодной. И темной, как сажа. Наталка дула на ложку, пробовала кормить сына жидкой кашицей. Тот тихонько постанывал, кривился, не хотел есть. А потом вдруг сразу уснул.
— Ну, как?
— Не хочет есть. Знай, только спит и спит. Наверное, река его так убаюкала.
— Пусть спит, бедолага, на здоровье, — Ежи подсунул дымящийся котелок жене. — Съешь хоть глоток горячего. И не отчаивайся так, Натуся. Чует мое сердце, найдем мы там малышу спасение.
— Дай то, Бог! Хоть бы уж Он сжалился над нашим ребеночком. Чем бедное дитя провинилось? Сил моих больше нет, сил нет…
— Не плачь, любимая, не плачь, пожалуйста.
Ежи сидел, опершись на ствол сосны, подбрасывал хворост в костер. Жена, защищая ребенка от холода, прислонилась рядом. Порадовался, что она хоть на минутку уснула. В голове клубятся мысли, сердце разрывается от любви к Наталке, от нежности и заботы о сыне… Сам не заметил, как явь сменилась сном. Мысли переплелись с сонными кошмарами. Он откуда-то падал. Куда-то бежал, задыхающийся и обессиленный, убегал от чего-то страшного. Разбудил его неожиданный, непонятный страх. Открыл глаза. Было уже утро, над рекой всходило солнце. Наталка стояла на коленях перед потухшим костром, держала ребенка в руках и монотонно раскачивалась, склоняясь к земле и опять разгибаясь. Не кричала. Не плакала. Она выла нечеловечески, дико, как волчица. Взгляд был пустым. И Ежи понял, что случилось самое страшное.