На станции целый день ревели маневровые паровозы. Ревели музыкой маршей огромные охрипшие станционные репродукторы.
В Шепетовке позволили, наконец, людям из эшелона набрать воды. По двое, трое, навьюченные ведрами, банками, котелками — что у кого было, в сопровождении конвоя шли к станционному насосу, брали воду. Вода! Не обращая внимания на мороз, жадно пили, мыли руки, умывались. Здесь, у насоса была единственная возможность встретиться с людьми из других вагонов, что-то спросить, что-то услышать, поделиться новостями. Некоторым посчастливилось даже обменяться парой фраз со снующими по станции железнодорожниками. Новые конвоиры, в основном молодые солдаты-призывники, в большинстве своем русские, украинского не знали, а уж что говорить о польском. С самого начала вели себя с предписанной строгостью, особенно в присутствии командиров. Видно было, что боятся их как огня. Друг другу тоже не доверяли. Неусыпно следили только за одним — чтоб, не дай Бог, подконвойный не сбежал. При каждом выходе из вагона и возвращении как можно строже выкрикивали полученный от командиров приказ:
— Внимание! При попытке побега — стреляем без предупреждения!
А какой-нибудь особенно усердный иногда добавлял:
— По пути — шаг влево, шаг вправо — стреляю без предупреждения! Ясно? Тогда марш!
Но даже самый строгий, самый усердный конвой в таком людском муравейнике не в состоянии был все заметить, за всем уследить.
Местные железнодорожники, русские и украинцы, тоже не знали станцию назначения ворволинецкого эшелона. Раз их перегрузили на широкую колею, значит повезут в глубь России. Но куда?
— Таких эшелонов, как ваш, в Шепетовке еще не было. Женщины, дети! А за что вас выселяют?
— Если б мы знали! Забрали из хаты и повезли.
— А командиры говорят, что вы — польские паны, буржуи, помещики, бунтуете против советской власти.
— Мы помещики, мы буржуи? Ой, что-то мне, парень, кажется, что я свои портки дольше задницей протирал, чем ты свои.
— Нет, таких эшелонов мы в Шепетовке еще не видали… Было, правда, еще осенью — в такие же составы грузили польских офицеров, что тут в плену сидели. Много их было. Казарм не хватило, так этих ваших офицеров даже в школах держали. Так то и вправду были паны! Мундиры красивые, сапоги с голенищами… Я у одного даже часы купил. А куда их повезли отсюда — тоже не знаем.
Русские вагоны были значительно больше, свободнее. И главное — здесь были нары! Двухъярусные, сколоченные из досок. Первые споры начались из-за места на нарах. Лучшие места были наверху, у самой стены. Хуже — внизу, особенно у дверей. Самые плохие — рядом с клоачной дырой. Что делать, кто первый — тот выбирает, смирились люди с этим правилом. Но все-таки два исключения сделали — для кормящих матерей с грудными детьми. Для Наталки Данилович и поселенки Ханки Зелек места на верхних полках нашлись.