— Мама! Он не про постой говорил, а про железнодорожную станцию. Поездом поедем!
— Господи Всемогущий! Матерь Божья Борковска…
— Ничего не поделаешь, пойдем, Тося, надо собраться. Одень детей потеплее, мороз на дворе страшенный.
Мужчина в гражданском обратился к Высоцкой:
— А вы Высоцкая?
— Высоцка.
— Виктория Петровна?
— Да, дочь Петра…
— Муж, Стефан Юзефович Высоцкий?
— Да.
— А где он теперь?
— Если бы я знала! С войны еще не вернулся.
— А не прячешь ли ты его где-нибудь под теплой перинкой?
— Одна я одинешенька с детишками. Долины подтвердить могут. И кум… И кум Тарас тоже ведь все знает про моего-то.
— Кум, говорите? — Мужчина в гражданском не без насмешливой подозрительности покосился на Тараса, который, отводя глаза от Викты, усердно поправлял на рукаве красную милицейскую повязку.
— Кум не кум… — продолжил гражданский. — Ваши дети — Ежи, Эмиль и Петр?
Высоцкая по очереди указала на мальчиков.
— Ну, ладно… Значит так, гражданка Высоцкая, вы тоже со всей семьей решением советской власти будете переселены в другой район СССР. Собирайтесь вместе с жильцами. И быстро, у вас на все полчаса.
Викта рухнула перед ним на колени.
— Пан товарищ начальник, смилуйся над нами, сиротами! Сжальтесь! За что? Куда? Муж с войны не вернулся. Жду его денно и нощно, все глаза проглядела, отца детям, сиротам ожидаючи… Да где ж он нас потом отыщет? Пан начальник, пан начальник… — ползла к нему на коленях, пыталась обнять ноги. Один из солдат оттеснил ее прикладом ружья.
— Успокойтесь, женщина! Успокойтесь! Советская власть так постановила, и надо выполнять. Никто это решение отменить не может.
— Пан начальник, мужа нет, как он нас найдет?
— Найдет, найдет! Мы ему поможем, как только он здесь объявится.
— Тарас! Кум! — Высоцкая, не поднимаясь с колен, повернулась к Тарасу и с мольбой протянула к нему руки. — Спасай нас, кум, заступись за нас, скажи доброе слово, сделай что-нибудь, ты же нас знаешь! Что я такого сделала, чем мои бедные сиротки провинились?
Гробельный не смел поднять глаз, бормотал:
— Встань, встань, Викта… Что я могу сделать… Сама видишь… Встань, Викта… Встань… ну, что я…
— Яловка вот-вот отелится! Яловка! — Викта на полуслове прервала причитания, сорвалась с колен и прижала к себе детей. И внезапно изменившимся голосом не проговорила, скорее прошипела: — Чтоб вас всех за мои беды и за несчастных моих сироток Господь Бог покарал! — И яростно сплюнула под ноги Тарасу.
Еще накануне под вечер Флорек Ильницкий взялся гнать самогон. В ту зиму по всей округе крестьяне повально гнали самогон. Новая советская власть не особо рьяно им в том препятствовала, и не только потому что ее представители сами были не дураки выпить, но и исходя из вполне разумной предпосылки, что одурманенными пьяницами управлять куда проще. А крестьяне, как крестьяне — одни гнали, чтоб самим выпить, другие на продажу. А иные — по традиции — на праздники, на свадьбы, поминки, крестины, именины или на убой свиней. И присказку новой советской власти «без водки не разберешься» уже никому не было нужды переводить.