– Но, господин…
– К лекарю сходи, – оборвал я служанку, когда та порывисто дернулась в мою сторону. – Сегодня же, поняла? Вдруг чего повредили?
Девушка отпрянула и, опустив повлажневшие глаза, пробормотала:
– Конечно. Спасибо вам. И за дедушку моего тоже.
Я покосился на лежавшего на кушетке старика, который в этот момент открыл глаза и посмотрел на меня цепкими умными глазами.
– Вы будете жить, – сообщил ему я.
– Я знаю, – прошелестел тот. – Немного понимаю в ранах.
– До города доберетесь?
– Да. Думаю, что поводья удержать смогу.
– Ну и прекрасно. Бывайте.
– А мне вы ничего не хотите сказать? – ледяным тоном осведомилась успевшая слегка облагородить свой блондинистый лик леди Эмильена, когда я отвернулся и уже собирался уйти.
Я окинул ее хмурым взором.
– Хочу. Но опасаюсь, что ваши нежные ушки этого не выдержат.
У барышни от ярости побелели скулы, но все же она нашла в себе силы вскинуть голову и надменно сообщить:
– Если вы доставите нас в город, вам дадут щедрую награду. Мой отец не поскупится оплатить ваши хлопоты.
– Я служу не за деньги, сударыня, – равнодушно отозвался я и, захлопнув дверцу кареты, направился в лес, где меня уже с нетерпением ждал Ворчун, а вместе с ним и неотложные дела в Ойте.
В старое логово мы вернулись, когда снег в лесу уже почти сошел, а дороги раскисли. Весна пришла, как это часто бывает, внезапно. А здесь, на юге, еще и неоправданно рано, так что мы даже слегка опоздали с возвращением. Промерзшая за зиму Истрица к этому времени уже вздулась, раздобрела, лед на ней растаял, так что вода поднялась до верхних опор моста. После чего вышедшая из берегов река вольготно разлилась во все стороны, устроив настоящее половодье. Однако явственно припекающее солнце позволяло надеяться, что очень скоро грязь на дорогах исчезнет, земля под прошлогодней листвой высохнет, а к болоту можно будет спокойно пройти, чтобы закончить начатое по осени дело.
Пока я приводил в порядок слегка подтопленную землянку, Ворчун умчался проведать свои охотничьи угодья. Вернулся поздно, довольный, с упитанным кабанчиком в зубах. А после сытного ужина расслабленно засопел, свернувшись вокруг меня мохнатым калачиком.
Ко мне же, как и в первые дни нашего пребывания в Карраге, сон почему-то не шел. Опять некстати проснулась тоска. В груди знакомо заныло. В памяти ворохнулись непрошеные воспоминания, но зачем они возвращались, я не понимал. Ведь я все сделал в столице. По долгам расплатился. Дела закончил. Да, я уехал, не попрощавшись, но так было лучше. Так чего же душа тревожится? И отчего память продолжает напоминать о прошлом?