— Мне на Арбате посоветовали к вам обратиться. — Сева улыбнулся, давая понять, он сам же первый понимает, что это не рекомендация, а просто чепуха. — Но у меня со временем сложности. И я подумал, неужели мы не договоримся!
Ашот Ильич никак не реагировал и ждал, что будет дальше.
— Мне нужно двенадцать ящиков новосветского шампанского. В крайнем случае «Абрау-Дюрсо».
Он даже не успел сказать про то, что заранее благодарен и тому подобное, человек с перстнем весело расхохотался, словно Огарев сообщил ему новенький анекдот… Да ни хрена у тебя не выйдет с отказом, дружище. Даже не старайся!
— По два доллара за штуку. Итого, чтобы нам не торговаться, триста. За сто сорок четыре бутылки.
Ашот Ильич молча смотрел на него. Так, может быть, искусствовед смотрит на картину, о которой ему предстоит писать рецензию.
— В принципе это нью-йоркская цена, Ашот Ильич.
— Ну, положим!
— А транспортировка! — Эти слова вырвались у него очень искренне, потому что транспортировка действительно стоила миллион!
— Вас, простите… как имя-отчество?
— Всеволод Сергеевич, — совершенно автоматически ответил Огарев.
— А вы на какой машине?
— «Лендровер». — Поскольку они действительно приехали, как выразился Ский, «на моем грузовичке».
Директор вдруг отодвинул тяжелую штору, которая воистину была не легче, чем известный прежним поколениям «железный занавес»… Огарев, у которого было до этого невольное чувство, что он находится в глубоком подземелье, чуть не вздрогнул от ударившего из-за шторы дневного света.
— Вон тот белый перламутр? — спросил Ашот Ильич. Сева увидел их «Лендровер» с желтым, «международным» номером. И «международного» Игоря, скучающего за рулем… Проверяй-проверяй, у нас все в порядке!
Но, оказывается, Ашот Ильич и не думал его проверять. Потому что никого не боялся в этом мире.
— Хорошая модель, — сказал он. — А для наших целей неудачная, маловитая. Придется делать две ездки.
«Потрясающе!»
Огарев расхохотался, словно теперь ему рассказали анекдот. И вынул деньги.
* * *
Он и предполагал увидеть такую квартиру: бедную, чистую, обставленную мебелью из пятидесятых годов. Откуда же он мог это знать? «Настоящий писатель обладает врожденным знанием жизни», как сказал Бог его знает какой, но какой-то хороший критик. Вот и Огарев Всеволод обладал этим врожденным знанием. Да, увы, поздно хватился!
А перед этим он позвонил — звонок не работал. Постучал.
— Кто? — раздалось из-за двери. — Я, тетя Наташ. Она открыла.
— Ну, боитесь?
— Боюсь, Володя!
И оба засмеялись.
Спустились в подъезд. Огарев поставил машину таким образом, чтобы сразу из двери в дверь. И ни номера не рассмотреть, ни марки. Хотя трудно себе было представить, чтобы «затыкальщица» стала интересоваться подобными вещами. Однако…