– Все умерли? – насторожился Шон.
– Все живы. Просто жена ушла в какую-то секту и забрала детей. Он пока ничего не может сделать.
– Тогда не так уж плохо, – сказал Шон. – У меня брат со всей семьёй… в третью волну, уже на спаде… Обидно. Хороший был брат. И ребятишки хорошие.
– «За Лю-волной идет Волна нового типа. Вам ее не остановить…» – пробормотал Мирзоев.
– Что?
– В детстве любимая книжка была. Про космос. Там тоже возникла проблема: катастрофа, всех спасти невозможно, только какую-то часть людей. И вот они пытались демократически этот вопрос обсудить, всё взвесить, проголосовать – как мы любим. А потом оказалось, что ничего этого не нужно – капитан единственного корабля своей властью до отказа набил его детьми…
– Да, если бы так можно было… – вздохнул Шон и уткнулся в бокал, держа его двумя руками.
Подошёл Котов. Лицо его было странным – как будто он пережил величайшее изумление в своей жизни и всё ещё не отошёл.
– Привет, ребята, – сказал он. – Давно не виделись, Самратх.
– Давно, Миша. Наверное, с Сицилии.
– С ней, с родимой… Так, что тут можно выпить? – последнюю фразу он произнёс внезапно осипшим голосом.
– Вот как раз сицилийские апельсины здесь великолепны, – сказал Мирзоев. – Лучше, чем тогда на Сицилии.
– Точно… Девушка, – почти прошептал он, – мне вот столько (он показал на стакан Самратха) апельсинового фреша. Но без льда. Ф-ф-ф… – он посмотрел на всех по очереди и больше ничего не сказал.
– Новости есть? – спросил Шон.
Котов показал пальцем на своё горло, потом кивнул. То есть: смочу связки и расскажу.
Пока жужжала соковыжималка, все молча на него смотрели. Потом смотрели, как он пил, стараясь не всосать весь стакан одним глотком.
– Ну? – спросил Мирзоев.
Котов покивал. Замер – то ли впитывая влагу, то ли собираясь с мыслями.
– Миша, – вдруг громко спросил Шон, – а вот скажи: Ильдар – русский?
Котов поперхнулся.
– А какой же ещё? – сказал он. – Русский, конечно. Ну, дома он, может, переодевается в татарина, не знаю…
– Точно, – сказал Мирзоев. – В татарский национальный костюм: растянутая футболка и старые джинсы.
Котов вдруг мелко и тихо засмеялся. Потом всё громче.
– Ты чего? – спросил Мирзоев.
– Вспомнил, – сказал Котов. – Но вам, ребята, этого не понять. Ты, русский, ещё молодой, не застал. А вас вообще не коснулось…
Он доцедил последние капли из стакана, облизнулся.
– Знаете, какая у меня была самая заветная мечта? В десятом классе? Никогда не догадаетесь. Джинсы «Монтана». Я их во сне видел, во сне щупал… эта неимоверной красоты диагональ, этот оттенок индиго, эти швы, эта пуговица с орлом…