— Мир, гладь и в облоцех благоволение, — опустил бинокль Риндир, глядя, как Люб, поставив резак на минимум, разрезает и отбрасывает в сторону кандалы. Голые птичьи ноги с ороговевшими когтями дернулись.
— И как вот ее лечить? — бормотал Люб, водя сканером над оперенным телом. — Липат ветеринар, не я.
— Он не по птичкам, он по рыбкам. Можно вызвать его сюда.
— Чтоб полпланеты флаер увидело?
— Если пойдет повыше…
— Долго. Вроде кости не сломаны.
Риндир наклонился над другом и экраном сканера, рассматривая плавающие в синеве ребра и киль грудины.
— А крылья вывихнуты. Оба.
— Надо их как-то зафиксировать.
— Сперва анализ крови возьму, — полез Люб в сумку за инструментами.
— Что, без аппаратуры в поле не привык работать? — подколол его Риндир. — А прихвати мы не ворону, а этих парализованных парней — задача бы изрядно упростилась.
— Если у них оружие отобрать и связать как следует. Что контакту не споспешеству… — Люб так и застыл с инжектором в руках, потому что птичье тело поплыло, буквально повторяя присущую им самим метаморфозу, и вот уже на траве лежит абсолютно нагая, истерзанная женщина. Дышит с присвистом, тяжело, ходят вверх-вниз ребра.
— Подержи-ка красавицу. Я ей руки вправлю и зафиксирую.
Со щелчком встали на место суставы. И тут же спасенная, укусив Люба за руку, буквально отлетела к одному из столбов и, словно черпая силу, прижалась к каменной шершавой поверхности спиной.
— Mitte kunagi!
— Что она говорит?
— Обещает превратить нас в лягушек, — не удержался от шутки Риндир. — Или не хочет, чтобы ты брал ее кровь на анализ.
— Заткнись.
— Хорошо.
— На корточки.
Люб и сам присел, чтобы оказаться ниже направления взгляда оборотня. Обратил кверху пустые ладони и с четкой артикуляцией произнес на языке аборигенов:
— Хлеба хочешь?
— А у тебя есть хлеб? — прохрипел Риндир, давясь смехом.
— Я думал, ты его прихватил, — отрезал Люб.
— Я только пиво! Я тебе что, мародер какой? Отогнали гадов, и ладно.
Описывая умственный уровень друга, врач стал яростно стучать себя кулаком по лбу. Очами души штурман прекрасно видел это, даже ветерком потянуло, но больше он ничего не видел. И покосился на спасенную женщину: она все так же жалась к каменному столбу, лицо застыло, и только зрачки метались в больших глазах — словно на старинных ходиках.
— Сьялан! Она же нас не видит!..
— А укусила так, точно видела, — огрызнулся Люб.
— Маскировку убери, — ехидству тона штурмана могла бы позавидовать сама госпожа Бьяника-старшая. Врач отключил хамелеон и продолжал сидеть неподвижно, как обычно ведут себя, чтобы не спугнуть зверюшек или птиц, добиться любопытства, а со временем и доверия. Только хлеба в руке не хватало.