Круглый обширный чертог внизу не был поделен на клетушки и покои, целиком принадлежа Судие, чья статуя стояла в простенке между окнами, напротив низкой полукруглой двери, окованной железом. Судия здесь был немного другой, чем у нёйд в храме. Деревянный, в белом с золотом плаще с капюшоном, закрывавшим лицо до волевого рта. Складки вдоль губ, тяжелый подбородок, могучая шея. Левая рука приподнята и сжата в кулак. В ней чашечные весы, одна чаша золотая, вторая черненая. В нее кто-то бросил гнилое яблоко. Риндир едва удержался от насмешливого клекота. Перевел глаза на правую руку Судии, лежащую на «яблоке» скрытого в складках плаща меча. Рука была выполнена с угрожающей достоверностью: вплоть до косточек пальцев и натянутых жил. Рука не священника, но воина.
Совсем не похожая на нежные, с длинными пальцами кисти Трилла. Который как раз сбросил глухой плащ на одну из низких, длинных, тоже резных скамей, стоящих по обе стороны зала. Оставшись в белой с золотом то ли рясе, то ли мантии. Сокол перелетел на другую балку, чтобы рассмотреть наконец лицо епископа в подробностях: удивительно юное, бритое, исключая бакенбарды и жидкую кудрявую бородку, квадратом обводящую подбородок. Кожа Трилла была бледной и прыщавой, нос тонким, сильно выдающимся. Узкие глаза властно горели. А губы были почти девичьими: оттопыренными, нежными. Епископ пригладил жидкие волосы и сказал мягко:
— Сними плащ, Бранни. Ты в доме Судии, его не нужно стесняться.
Девочка повиновалась. Словно нарочно копаясь как можно дольше, аккуратно складывая плащ и разглаживая на той же скамье.
— Разуйся и подойди, Судия ждет, — в голосе Трилла просквозила досада. Легкая, почти незаметная.
Риндир еще раз сменил местоположение, пытаясь разглядеть принцессу. Но ее волосы прятал белый чепец, а на набеленном раскрашенном лице невозможно было рассмотреть ни единой собственной черты. А складчатое узкое платье сковывало естественные движения, и ребенок двигался, словно кукла.
Бранвен подошла к Судие почти вплотную, не поднимая глаз. Епископ встал у нее за спиной.
— Тебе стыдно, Бранни, верно? — сказал он сладко. — Ты была плохой девочкой, очень плохой. И Судия хочет тебя наказать. Разденься, Бранни.
Она медлила.
— Кому я сказал, разденься!
Сокол вонзил когти в балку, приказывая себе не вмешиваться. Это их собственные, инопланетные дела. Может, именно так и положено прислуживать Судие?
Бранвен медлила, и голос Трилла ударил, словно кнут:
— Снимай платье!
Руки девочки поднялись вопреки ее собственной воле и стали неловко стягивать узкое одеяние, пока то кучкой не упало к ногам. Она поежилась в тонкой полотняной рубахе. Епископ обошел королеву, брезгливо вытянул из черненой чаши гнилое яблоко, запустил в окно. Но чаша все равно чуть перевешивала.