Аурора подняла глаза к потолку, изображая страдания:
— И учтите: все равно мне эта идея не нравится.
Мужчины согласно закивали.
— Экипируйте его — и с глаз долой. Будем разыгрывать вещий сон. Кстати, — посмотрела она на штурмана. — Ты Бранни вниз нес, а потом наверх поднимался?
— Угу.
— Тогда хорошо. Не возникнут у стражи перед опочивальней епископа неудобные вопросы, как Трилл раздвоиться смог.
Проворчав «достали меня уже этим Триллом», штурман превратился в сокола и вылетел в окно, надеясь только, что какой-нибудь дотошный любитель зоологии не следит сейчас за местными аналогами козодоев, сов и летучих мышей и не впадет в когнитивный диссонанс, увидев летающего в полночь сокола. Ну, хотя бы биноклей здесь пока не изобрели. Надо подсказать Ауроре, ходовой товар. Сложив крылья, он нырнул в комнату спящей Бранвен.
Стал человеком и тщательно запер на все засовы дверь. Утянув с постели пару подушек и сброшенное королевой одеяло, удобно устроился на полу, чутким слухом улавливая движение внизу и отдаленные крики, которые становились все яснее по мере приближения. Среди мужских встревоженных голосов выделялся спокойный и суровый голос начальницы — с гипнотическими интонациям: и не захочешь, а станешь повиноваться. На Риндира такие штучки не действовали, а на местных — наоборот. Похоже, епископ Трилл владел основами местной разновидности эриксонианского гипноза и прокачал чувствительность паствы до максимума. Мимо двери протопотали, проорали и ушли наверх, не став извещать королеву, что епископ ранен. А впрочем, не убедились еще.
Риндир встал и наклонился над девочкой, проверяя, не разбудили ли. Она спала тревожно, глубоко вздыхая и всхлипывая. Риндир подул ей на лицо, побрызгал водой. Подумал, не получится ли погрузиться в ее сон, чтобы навести там порядок, чтобы кошмары не пугали ребенка. Но отказался от этой мысли. Еще ни разу у них не вышло вступить в мысленный контакт с аборигенами, и результат был непредставим. А он и без того сегодня дров наломал. То есть, уже вчера. Настроив организм, чтобы проснуться с первыми проблесками рассвета, штурман опять завернулся в одеяло. Звериная шерсть кисло пахла и скребла кожу.
И сон самого Риндира, в который он нырнул, как в болото, был далеко не ласковым, хотя и знакомым. Ему снился тот самый угрюмый голый парк под толщей вод — тот, о котором штурман рассказывал Любу. Мир вокруг был тусклым, серым и плотным — таким плотным, словно штурман двигался в смоле. Она была со всех сторон — невидимая, но вполне ощутимая. Ни звезд, ни проблеска лун, ни малейшего звука. Даже ветра не было. Но мужчина упорно пробивался к свету тусклых фонарей за кованой оградой. И, внезапно для себя, вышел к воротам. Две веревки — бледная и кровавая — тянулись к висящей у них железяке. И штурман остановился, словно витязь на распутье, решая, которую выбрать.