Потом я краем глаза увидел тело. Все случилось где-то за полминуты, однако в моем сознании события разворачивались с чудовищной неспешностью. Я повернулся, уже понимая, что творится нечто скверное: девушка лежала на животе, укрытая белой простыней. Голова ее была слегка наклонена ко мне, широко распахнутые глаза смотрели в пустоту.
Я привык считать себя человеком неробкого десятка. Когда мне было одиннадцать, я нашел свою мать мертвой. К тому времени она уже долго угасала от страшной неизлечимой болезни. Отец задушил ее подушкой, а когда его привезли в полицейский участок, разнес себе череп из дробовика. Этого я, конечно, не видел, но вышло так, что, когда полицейские пришли сообщить дурную весть, я был дома один. И все же вид мертвой девушки — которую я со временем окрестил девушкой с ожерельем, хотя тогда никакого ожерелья у нее не было, — потряс меня до глубины души. В самом положении ее тела, в повернутой ко мне голове и невидящих глазах читалось недвусмысленное обвинение.
Преодолевая пульсирующую боль в висках, я поднялся на ноги и подошел к девушке. Мой взгляд скользил от тела к пистолету, от пистолета к телу. Стало страшно. В голове крутилась до жути очевидная мысль:
Что ты натворил?
Я готов был поклясться, что никогда раньше не видел эту девчонку, но что-то в ней казалось странно знакомым.
Не тратя времени на раздумья, я сдернул простыню, перевернул девушку на спину и проверил у нее пульс. Тело было еще теплым, но я каким-то образом догадался, что помочь тут уже нечем. Пару раз нажал на грудную клетку, подул в полураскрытые губы и снова надавил на грудь — сугубо для очистки совести. Наконец, с руками и лицом перепачканными в крови, я опустился на колени рядом с телом, чтобы рассмотреть его повнимательнее. Покойница оказалась на редкость хороша собой — безупречная красотка; на вид не старше двадцати. Одета она была в белую майку, голубые шорты с белыми сердечками и кеды DC. Пуля вошла ей в спину и пробила сердце.
Из-под тела вытекала струйка крови, угрожая добраться до валяющейся рядом скомканной простыни. Пришлось отбросить ее подальше.
Тут я совсем потерял голову. До сих пор все мои действия были продиктованы здравым смыслом; я пытался спасти незнакомку. А что же теперь? У меня тряслись руки. Я обвел гостиную взглядом — чувство было такое, будто за мной наблюдают. Посмотрел на бутылку, на свои дрожащие ладони, потом уставился на пистолет. Прошелся по комнате, бормоча под нос ругательства. Надо звонить в полицию.
— Живо давай к телефону, Джонни! — приказал я себе и резко развернулся.