Вообще, странные впечатления от города. Одни мужские лица, женщины неприметны и незаметны, крадутся мышками вдоль дувалов. Те, кто побогаче, ездят в закрытых арбах, и только дочери очень важных мужей могут позволить себе проехаться на коне, прикрыв нижнюю часть лица покрывалом. И только потому, что от остальных мужчин ее прикрывают охранники.
Так вот, эта девица тоже в капсуле, рядом с Хилолой. Кто такая, как ее зовут — совершенно без понятия. И получится из нее что-то стоящее, тоже неизвестно. Чтобы получилась ундина, нужны четыре составляющие — юность, девственность, сильный характер и гибель в борьбе. Ну, кроме моего горячего желания спасти девушку. Юность — чтобы разум свободен был от жестко прошитых жизнью норм, иначе не произойдет его перенастройка и просто не запустятся остальные процессы. Сильный характер — чтобы справиться с чудовищным стрессом. Гибель в борьбе — чтобы понять необратимость перемен. А вот девственность — означает чистоту души. Это самое главное и самое сложное, иначе чудище выйдет, сильное и безжалостное. И с этой девочкой мне будет очень сложно, не дай боги, придется собственными руками уничтожить. Подумать страшно. Даже Хилолу буду лично пробуждать. И первые недели постоянно контролировать. А тут… ладно, сделано — не воротишь, буду надеяться, что все-таки выдернул девочку.
И кстати… там, на небольшом майдане, было страшно. До жути. До дрожи в коленях. Я не знаю, каким образом я сумел удержаться. И не смыть кровавым прибоем ту толпу из полусотни, в принципе, нормальных мужиков, которые бросали камни в маленькую девочку.
Я зашел вечером в дом одного из них, достаточно-умелого мастера по лепке из ганча — смеси гипса, глины и опилок, которыми украшают потолочные углы. Здоровенный мужик ревел, как телок, размазывая сопли по лицу, а мать и жена молча сидели поодаль, с каменными лицами. Неладно что-то в ханстве кокандском. Помолчав, я ушел, оставив в небольшом фонтанчике пару розовых, как растворяющиеся в воде капли крови, жемчужин. Такие же я подкинул каждому из участников этого действа. И эту махаллю накрыло траурное молчание. Мулла бегал от дома к дому, но его молча встречали и молча провожали. Мужик, что сорвал серьги с девочки, повесился. Тихо было, как на мазаре.
Усмехнувшись, я было собрался к своим еврейкам, но углядел в углу молчаливого дервиша, который невозмутимо сидел в углу тэпа. Этот человек пытался успокоить людей до первого броска камня. А потом просто ушел в сторону и уже третий день сидел здесь. В углу. Ни ел и не пил.
— Сдохнуть хочешь? — я вытащил из его тощего хурджина пиалу, ополоснул ее, и налил свежей воды. — Пей или силком волью.