Но тревожные мысли не отступают полностью. Они мерзко скребутся в моей голове, словно надоедливые мыши. Я просто не могу быть хладнокровной при таких обстоятельствах, когда над моим мужем, да и вообще над всем нашим племенем, нависла реальная опасность! Я вообще стала ощущать все гораздо острее с тех пор как забеременела. Могу предположить, что подобное происходит со всеми женщинами, кто носит под сердцем ребенка. Каждая эмоция словно усиливается в десятки раз… Это, с одной стороны, хорошо – ведь краски жизни при этом становятся ярче. Но в то же время свойство это таит в себе и опасность, так как в случае нервной встряски успокоить себя становится уже гораздо труднее… Впрочем, на общее самочувствие я не жаловалась. Мне даже не хотелось спать. Еще часика три – и меня сменит мадам Марин. А пока я буду добросовестно исполнять свои обязанности, которые мне совсем не в тягость. Тем более что в данный момент я выполняю очень важное дело, следя за состоянием отца Бонифация. Я точно знаю, что смогу сделать все от меня зависящее, если ему вдруг станет хуже. Но пока все стабильно, и остается только ждать… Постоянно говорю себе, что на все воля Божья, но понимаю при этом, что если вдруг мой пациент умрет, это станет катастрофой как для меня, так и для всего нашего племени. С таким ранением сложно справиться в наших условиях. Не имея необходимого диагностического оборудования, нельзя дать точного прогноза, и остается только надеяться…
Мне совсем не хочется вспоминать подробности сегодняшнего дня, но мозг мой независимо от меня прокручивает страшные картины: поле сражения, трупы, кровь, ужасные раны, крики боли, мольбы о пощаде, агония умирающих… Я видела подобное впервые, и оно меня сильно впечатлило, несмотря на мое обычное хладнокровие. Для беременной, конечно же, это было не то зрелище, которое бы ей рекомендовали врачи… Но что мне оставалось делать?! Я была просто обязана быть мужественной. Я должна была спасать раненых, перевязывать их… Главное, что первым мы постарались спасти отца Бонифация.
Вообще все произошло совершенно неожиданно. Никто не думал, что кельтский священник проявит инициативу и выйдет к легионерам с речью, и потому ему не успели помешать. Я наблюдала за всем этим издалека, в числе еще нескольких девушек; у нас просто дух захватило, когда мы увидели, как этот отважный муж вдруг пошел к этим воинственным чужакам и начал свою речь… Я не могла ни слышать, ни понимать, о чем он говорил, но по его осанке, жестикуляции, становилось совершенно ясно, что он пытается вразумить этих нежданных гостей, пришедших к нам с войной. Он говорил им о мире. Он призывал их к благоразумию… Но они, в своей гордой самоуверенности, отвергли его призыв и пресекли его миротворческий порыв броском копья. И он упал, сраженный в грудь. Впервые против нас была проявлена такая очевидная агрессия, и на какое-то мгновение мы замерли, ошеломленные…