Но месье Андре среагировал молниеносно. И вот тогда-то и началась кровавая бойня в стиле той войны, с которой к нам и попал тот пароход. Наши вожди, охваченные священной русской яростью, в упор расстреляли римских легионеров из пулеметов, сторицей взяв плату за одну-единственную жизнь. Ну а когда, через каких-то две-три минуты, все закончилось, было уже совсем не до размышлений. Действовать приходилось быстро и четко. Мадам Марин, суровая как сама Немезида, в сопровождении легионного врача ходила по смертному полю и показывала, за жизнь каких раненых мы будем бороться, а кого лучше отпустить в иной мир без лишних мучений. И когда большой палец ее правой руки смотрел вниз, бедолага доктор, не глядя в глаза обреченному, наклонялся и вскрывал ему сонную артерию своим бронзовым ланцетом. Тем же, кто оставался жить, я и несколько помощниц тут же бросались оказывать помощь.
И вот теперь, когда я сижу здесь, у постели раненого, настало время для того, чтобы подумать о случившемся и проанализировать все это. И первый же вывод, сделанный мной, гласил: война отвратительна. Ужасно, когда множество молодых и полных сил мужчин умирают просто так, только из-за неразумного поведения своего командира, обуянного гордыней и алчностью. Вся суть любой войны вдруг предстала передо мной с ужасающей отчетливостью: тот, кто нападает, всегда делает это из низменных побуждений, а в результате погибают те, кто ни в чем не повинен, но вынужден исполнять приказы злобного дурака. Мерзко! Страшно! И ужасно несправедливо. Ведь люди – самый ценный ресурс! И такая бессмысленная гибель огромного количества молодых и сильных мужчин вызывает у меня горечь и сожаление.
Сделала я и еще одно умозаключение, и было оно довольно печальным: войн не избежать. Увы, ситуации, подобные той, что произошла с отцом Бонифацием, не оставляют выбора… Поступить по-другому было просто нельзя. Ведь чужаки имели намерение истребить нас или поработить. Такие уж у нах обычаи. И вот тут-то и проявили себя в полной мере единство и мощь нашего племени, подкрепленные грозным оружием.
А еще я думала о мужестве и самоотверженности кельтского священника и не могла не восхищаться его поступком. Вот он – настоящий служитель Бога! Он не имеет страха в сердце своем, уповая во всем на Господа. Вот что такое вера. Вот что такое доверие Богу… Конечно, некоторым могло показаться, что поступок священника был опрометчивым, необдуманным, импульсивным, но я-то точно знала, что это не так. В этом поступке была заключена вся сущность этого человека как истинного христианина. «Блаженны миротворцы», – так, кажется, сказано в Библии. И я думаю, что, что, хоть призыв священника не нашел отклика в сердцах нападавших, поступок этот непременно окажет влияние на всех тех, кто был тому свидетелем. Иначе и быть не может. Ведь с тех пор, как во мне стали происходить перемены, я раз от разу убеждаюсь, что все происходящее имеет свой глубокий смысл.