И вот, вкусив положенного обеда, мы все впятером берем пятиметровое сооружение, собранное из стволиков сосен-подростков (которых буквально душат соседи-великаны) и топаем к тому месту, где я еще утром наметил форсировать колючие заросли. При этом собранные бывшими волчицами мостки оказываются такими тяжелыми и неудобными для переноски, что я честно подставляю под них свое плечо. Для моих будущих жен это так же невероятно, как если бы олень вышел из леса и заговорил человеческим голосом. Вежливое обращение и слова приязни и участия они перенести еще могут, а вот прямую физическую помощь пока нет. Их прошлые благоверные, пока мы их не убили и не выкинули в реку, вели себя совершенно иначе. Охотники в походе несут свои благородные копья и мешки с охотничьими принадлежностями, а прочую необходимую для жизни «ерунду» должны перетаскивать женщины и подростки.
Впрочем, идти предстояло совсем недалеко, – и вот уже поверх колючих кустов между тропой и форштевнем брошены мостки. Надо сказать, это весьма зыбкая конструкция. Колючие кусты, которые она придавила, ходят ходуном, и для пущей страховки ближний конец привязан к вбитым в землю кольям. Аяша вызывается идти первой. Она у нас самая маленькая и легкая, раза в два легче меня самого, и я, скрепя сердце, даю ей согласие. Экс-волчица разувается, я подкидываю ее под легкий задик – и она, легко шлепая босыми пятками, взбегает по мосткам до самого форштевня, и те даже ничуть не прогибаются. И вот Аяша уже там, на корпусе корабля; она наклоняется и чуть поправляет мостки.
– Любимый! – кричит она мне, – я держать, ты идти, быть хорошо!
Ну нифига себе заявочки. Я им уже любимый. И всего-то для этого требовалось немного чисто отеческой заботы и человеческого отношения без придирок и скидок любимцам, то есть любимицам. А если я их начну холить и лелеять, как это положено в отношении законных жен, то в кого я тогда превращусь? В солнцеликое божество? Ну да ладно… Сообщаю Сиху, Туле и Рейэн, чтобы они ждали нас здесь, потому что мы с Аяшей всего лишь идем на первую разведку и скоро вернемся. Затем взбираюсь на мостки. Те колышутся, но я в несколько осторожных шагов пересекаю опасное место – и вот уже мои ноги в ботинках стоят на ржавой шершавой поверхности корабельного борта. Впереди – с полтора десятка метров крутого подъема на скулу носовой части, после которой должен уже начаться ровный борт.
Вскарабкавшись на самый верх, останавливаюсь, чтобы осмотреться. Во-первых – высота как минимум трехэтажного дома, с соответствующим обзором во все стороны. Во-вторых – дальше дороги просто нет. Когда эта бандура зимой грохнулась правым бортом на твердый мерзлый грунт, носовая часть отломилась ровно по той переборке, что отделяет собственно носовой отсек