— Серый шалон. Ткань дорогая, но сама вещица уже изрядно поношенная, — бормотал Мармеладов, ни к кому конкретно не обращаясь. — На рукавах много мелких затяжек и застрявшие щепочки, а вот здесь, у самого отворота, засохшие капли столярного клея. Ваш муж был плотником?
— Что вы, он химик… Был химиком, — поправилась вдова и слезы снова потекли по ее щекам. — Преподавал в университете. Но потом случился скандал: кто-то донес, что мой муж… Учил студентов делать бомбы… Это неправда! Неправда!!! Он был прекрасным человеком, он думал только о науке. Жандармы после обыска и допроса принесли извинения, поскольку не нашли ничего предосудительного. Но профессор Кислицын… Завистливый старик… Настоял, чтобы мужа выгнали из университета, с позором.
— Это случилось в 1897 году? — спросил Мармеладов.
— Откуда вам известно?
— Сюртук длинноват. Сейчас носят гораздо короче. А такие были в моде как раз два года назад, — объяснил Мармеладов. — Ваш муж так и не сумел найти место с хорошим жалованием, перебивался случайными заработками. Когда с трудом сводишь концы с концами, тут уж не до обновления гардероба… Но чем же занимался ваш муж?
— Он всегда раздражался, когда я спрашивала. Поэтому я перестала спрашивать. Муж запирался в старом сарае, у него там мастерская… Была… Иной раз пропадал по трое суток, я лишь посылала ему подносы с обедом, но чаще всего слуга возвращал еду нетронутой.
— Потому он и слег! — воскликнул Дульцкий. — Ваш муж, горедушная пани, совсем себя не щадил. Да разве можно пропускать обеды или, допустим, ужины?! Это же категорически вредно для здоровья! Вы тоже не должны себя истязать. Страдания, печаль, я все это понимаю. Но хотя бы куриный бульон…
— Ах, оставьте! Какой бульон? У меня совсем не аппетита. Разве я сейчас могу… Разве я… — она судорожно глотала слова, чтобы остановить надвигающуюся истерику. — Все мое тело цепенеет, не желая осознавать того, что дальше мне придется жить без него… Без люби… мого му… жа… Без… Без… Мне душно! Зачем вы мучаете меня? Убирайтесь вон! Уби… рай… тесь…
Женщина задохнулась и сползла со стула на дощатый пол. Мармеладов присел рядом, бережно набросил ей на плечи сюртук и терпеливо ждал, пока рыдания стихнут. Дульцкий снова налил воды. Вдова лишь пригубила, но пить не смогла.
— Простите, господа, — сказала она тихо. — Я уже несколько дней не выходила из дома. Я не сплю всю неделю. Сначала молилась о здравии, а вчера уже за упокой… Мне кажется, я схожу с ума. Везде слышатся шепоты, мерещатся привидения. Прошлой ночью выглянула в окно, и вижу — свет из-под двери сараюшки пробивается. Будто мой муж по-прежнему там.