Харриет совсем не такая авантюристка, как её подруга, но смелости ей не занимать, хотя Лервикен для неё отнюдь не новое место. В детстве она проводила здесь каждое лето. В последние годы приезжала реже из-за того, что её брат Пол каждое лето загромождал дом на десять недель своей женой Ева-Леной и их тремя сыновьями. Проведя однажды драгоценные недели отпуска за перескакиванием через круги для плавания и надувные детские нарукавники, разбросанные по лужайке у дома, когда её использовали в качестве няньки, а каждый обед прерывался детскими криками с горшка «я уже, вытирай», Харриет сдалась. Уж больно утомительно быть слабохарактерной добренькой тётушкой, всегда готовой к играм с племяшками только потому, что у неё нет бойфренда и постоянной работы.
«Но вот я снова здесь», – думает Харриет. К тому же они с Полом договорились, что было бы неплохо, если бы кто-нибудь пожил у Эушена. Когда возраст отца близится к отметке восемьдесят, кто-то должен быть рядом и присматривать за ним, сказал Пол. И ясное дело, что этим «кто-то» станет Харриет. Сам брат уехал с семьёй на Бали, а собаку оставил отцу. Пол всегда так делает, начинает что-то, а потом сматывает удочки.
Я думаю, что домашнее животное – это именно то, что нужно Эушену, чтобы он не чувствовал себя одиноким, – вспоминает Харриет слова Пола, который делал вид, что оставленная отцу овчарка – это признак его сыновней заботы. Когда Пол назвал отца по имени, в ушах Харриет это прозвучало, как эхо голоса его жены. Дело было совсем не в Эушене. Харриет была почти уверена в том, что семья Пола под угрозой развала, и уезжает он только для того, чтобы попытаться спасти свой брак. И просто куда-то надо было деть эту невоспитанную овчарку, на которую у них никогда не было времени. Харриет снижает скорость. Она чувствует укол совести за свои подозрения насчёт брата. Вообще-то, у него доброе сердце, но иногда ей кажется, что его единственная забота – это Ева-Лена и дети, а свободное время сестры должно быть этому подчинено просто потому, что у неё нет своей семьи.
Харриет сворачивает на улицу рядом с Ратушей и паркует свой «Сааб» возле пиццерии напротив полицейского участка в Ландскруне. Красивые фасады домов постройки конца XIX – начала XX века из датского красного кирпича, троллейбусы, которых больше нет нигде в Швеции, всё это всегда вызывало у неё ощущение экзотики.
Харриет опускает солнцезащитный козырёк и смотрит на себя в зеркало. Коричневые локоны запутались, а кончик носа порозовел от ветра. Ей бы хотелось, чтоб на неё смотрело в зеркале лицо с бóльшим ощущением солидности, но тут уж ничем не помочь. Ей скоро 29 лет, а на щеках по-прежнему подростковый пушок, как, впрочем, и на ногах.