– То есть после влюблённости наступает пустота? – не поверила я.
– Да, – в его голосе не было ни намёка на иронию. – Но к этому стоит относиться проще, как к чему-то обыденному. К примеру, ты мечтаешь посмотреть какой-то фильм. Грезишь им… предвкушаешь, томишься в ожидании. А после просмотра теряешь к нему интерес. Но ведь не убиваешься по этому поводу. Так же, Делли, и с людьми. Сначала интерес, желание, страсть, наслаждение… А потом скука, обыденность, серость.
– То есть, если верить твоей логике, то после того, как мы с тобой будем близки, нам обоим станет скучно?
– Не сразу, – заметил парень. – Но да. Итог будет именно таким. Мы наскучим друг другу. Твоё внимание привлечёт кто-то другой. Я тоже переключусь на другую.
Некоторое время я молчала, осмысливая информацию. И чем больше думала о словах Риса, тем печальнее мне становилось.
– Получается, что любовь – это медленно умирающая влюблённость? – спросила, отвернувшись к большому панорамному окну, за которым в отблесках ночного светила виднелись заснеженные вершины гор.
– Почти так, – ответил Дарис. – Но влюблённость тоже бывает разной. Кстати, ревность я раньше не испытывал. Ощущал, конечно, как чужую эмоцию. Но сам столкнулся с ней впервые. Такое странное чувство. Что-то вроде смеси жадности, обиды и желания владеть кем-то единолично.
– Может, ты просто никогда не влюблялся? – озвучила я свой наивнейший вопрос.
Он задумчиво склонил голову набок и опустил взгляд.
– Мне было четырнадцать, когда Алишер привёл в дом родителей свою невесту. Вот тогда меня впервые угораздило самому ощутить это чувство – влюблённость. Но что странно, я спокойно относился к тому, что Мирель – невеста моего брата. Мне, конечно, было неприятно смотреть, как они целуются, обнимаются. Но ревности я не чувствовал.
– Может… она просто была тебе симпатична? Может это не влюблённость? – спросила, поглаживая его по предплечью.
– Увы, – покачал головой Рис. – Ради тех, кто просто нравится, идиотских, но масштабных поступков не совершают.
– И что ты сделал ради неё?
– Сломал себе жизнь, – признался он. – И то даже не ради самой Мирель. Скорее, во имя её памяти. И назло системе, которая её убила.
Я сглотнула и непроизвольно крепче сжала его руку.
– Мне жаль, – проговорила тихо. А сердце сжалось от щемящей боли и нежности.
– Мне, как ни странно, тоже, – грустно улыбнулся Дарис. – Но сейчас ничего уже не исправишь. Не изменишь. Я сам во всём виноват.
– Расскажи мне? – попросила, глядя в глаза.
Сейчас, в полумраке комнаты, в ночной тишине, в этом странном разговоре обо всём подряд, очень хотелось искренности, честности. Доверия.