— Да, а ты думаешь, я смогу посылать вас на смерть и отсиживаться за спинами?!
— Погибнуть в бою — это участь мужчин.
— Кто придумал такую глупость? — она встала на ноги, обхватила пальцами рукоять меча:
— Начали!
Они вернулись на рассвете. На цыпочках прокрались мимо Шарика (или Шавика, как ласково называл его хозяин) — псинки маленькой, но весьма голосистой; а когда Ястреб сажал Шавика в бочку, чужой мог подумать, что во дворе надрывается самое меньшее волкодав. Сашка знал, что волкодавы молчаливы, а Шавика прикормил курицей, и тот дрых без задних ног. На стук калитки из будки выползла котявка, широко зевнула розовым ртом и убралась досыпать. Государыня ушла к себе. А Сашка присел на крыльцо, положив рядом мечи, и задумался. Он машинально подвинулся, когда вышел хозяин: в холщовых штанах до колен, босой и тоже задумчивый. Он опустился, заставив доски скрипнуть, и посмотрел на Сашку.
— Хорошо повоевали?
Сашка дернул худым плечом:
— Ага.
— А теперь собирайся. В полдень придет проводник.
Темные стены баньки с вылезающим из пазов мхом прятались в густой весенней зелени. Тонкие прутья жимолости и жасмина, бересклета и сирени, покрытые густыми сочными листьями и цветами, точно подпирали щелястые бревна. Так же буйно цвела груша-дичка у двери. В цветах гудели, захлебывались пчелы. Радужный колдовской пузырь не пропускал сюда ночной холод и жгучие ветры Черты. И все особенно сильно шло в рост. Из-за пузыря же похожие на цветы звезды травня словно колыхались над головой.
Чуть ниже по склону, по-над ручьем потрескивал в ложбинке костерок, маленькое оранжевое пламя не было заметно со стороны, но делало мир вокруг особенно уютным и спокойным. Над пламенем в котелке кипела вода. Хозяин баньки ведьмак Бокрин похаживал медвежеватой поступью, добавлял в котелок то крупу, то сушеные грибы и пахучие корешки. Вкусные запахи витали над поляной, перебивая ароматы сырости и прибрежных трав.
Уважая право Сашки опекать государыню, Ястреб присел не на крыльцо, а подальше, на землю. Следил за ладными движениями Бокрина, а иногда бросал взгляд на проводника Лэти. Тот облизывался, ритмично постукивал деревянной ложкой по колену. Рождая в Сашке недоумение. Как оттого, что путь на месяц занял всего четыре дня. Сашка чурался седого. В юноше вскипали мутной жижей и лопались сейчас все суеверия, все ужасы о проводниках-палачах, уводящих осужденных в Черту. Кто умирал в ней — не под ладонью Берегини, — душа того не могла отыскать дорогу в вырий и вечно была осуждена скитаться среди голубых песков. Притягивать к себе другие души, которым тоже предстояло остаться бездомными. Именно это было самым страшным в казни, а не мгновенная огненная смерть. В присутствии проводника она отдалялась, должа страдания.