Сольвега приблизилась неслышно. Долго любовалась, подперев щеку. Приподняла волосы Сёрен на руке, взвесила:
— Хороши!.. Сейчас состригу. Как раз краска поспела.
Охнула, когда Сёрен брызнула слезами.
— Да полюбит он, полюбит, не всю красу порушу, — припав на колени, участливо заглядывала в глаза. — И своих не пожалею. Не бойся. Никто не заметит даже. Просто надо, пока свои у ней не отрастут. Да тише ты! — платком ловко отерла девушке нос и глаза.
— Не реви — намочишь.
Сёрен закусила ладонь. Отвернулась, и пока Сольвега большими ножницами выстригала пряди, упорно смотрела в окно.
— Ну вот. На, смотрись.
Перед глазами оказалось зеркальце. Волосы были туго заплетены и приподняты над ушами. Красиво, по-городскому. Действительно, ничего не заметно. Сёрен в последний раз громко всхлипнула и вытерла глаза.
— Покраснеют, дурочка, — поворчала ведьма. — Вставай живей, краска стынет.
Сольвега в доме ключница, надо слушаться и вставать.
Раздев государыню и поставив в деревянный таз, девушки в четыре руки принялись натирать ее соком тайских орехов — что проделывали с завидным постоянством уже четвертый день. Государыня ежилась и вздрагивала от стекающих липких капель. Кожа ее успела приобрести почти несмываемый изжелта-зеленый оттенок — говорят, такой цвет у недозрелых оливок. Сольвега с сомнением оглядела дело рук своих, проверила каждый изгиб и складочку:
— Неплохо, кажется.
Закутав государыню в капор, усадила в кресло, а Сёрен послала на кухню за горшком, в котором в печи томилась вапа, и на чердак за волосами, похожими на сохнущую в теньке овечью шерсть. На солнце сушить нельзя было — порыжеют. Сольвега надела рукавичку и стала медленно и вдумчиво красить государыне волосы. Заняло это уйму времени, но ведьма осталась довольна. Только фыркала на бродившего по столу кота, когда тот уж слишком сильно лез башкой в притирания.
Вытащив из шкатулы, надела госпоже на голову ту самую жемчужную сетку — мечту Сёрен, волосы валиком взбила надо лбом и ушами, смазывая жиром каждую прядь, чтобы лучше держались, а с затылка спустила перевитый канителью тяжелый жгут, упавший едва не до колен. Сёрен негромко ахнула. А неутомимая Сольвега уже натирала высокие скулы подопечной надвое разрезанным бурячком; мазала жирным кармином губы, стирала и мазала опять, добиваясь пухлости и кирпичного колера. Стряхнула лишнее в чашку.
— Хороша-а!
Надела ожерелье, серьги с яхонтами: те закачались у щек, меча густо-синие огни.
— Налюбовалась? Голову теперь закинь. А ты придержи за щеки, — велела Сёрен.
Достала скляницу с притертой пробкой.