— Гадкая! Гадкая! Не стыдно тебе?
Сольвега уперла кулаки в бока:
— А тебе — не стыдно? Опять скажут, Старая Луна пошла мальчиков воровать.
— А ты видела? Да, ты видела?!
— Вопишь, как карманница перед лозиной, — Сольвега презрительно пнула носком башмака подвернувшийся камешек. Надутая, будто мышь на крупу, старуха сидела на чьем-то порожке перед ней.
— Просить хочешь, а меня — за нос, — немного спокойнее сказала она. — Не ем я мальчиков. Заберу иной раз, да. А ты спроси, спроси, какими они возвращаются? Ястреба своего спроси.
— Он не мой.
— А хотела бы?
Ведьма снова потянулась к бабкиному носу, но та на удивление резво отпрянула:
— Шутю! Э, капустку мою помяла…
Плеснули в глаза заскорузлые ногти. Сольвега отклонилась чудом, почуяла горячие писяги на щеке. С размаху, ладонью, ответила, своротив на сторону бабкину голову. Та сплюнула в ладошку последний желтый зуб, поразмышляла, хмыкнула… и улыбнулась.
— Ведовством пытать не буду. Э-э, кровь заговори.
Сольвега вытерла щеку ладонью, а ладонь о передник. Взяла кошелку:
— Идем.
— Ишь, гордая. Товар твой так себе, никто не позарится.
Заковыляла впереди, показывая дорогу. Но Сольвега едва за ней поспевала.
Дом оказался под стать старушенции: кривая крыша, обломанная сверху труба, поросль ромашки за наличниками. В двери позеленевший медный замок. Старая Луна вытащила из одежек тяжелый ключ с вычурной бородкой. Долго возилась, отпирая… Внутри все было не так. Высокие своды рождали эхо, на натертый до зеркального блеска пол боязно было ступать. Пригнанные плитки, резная мебель из шужемской березы, шелковые обои с чистого тона парсунами. И посреди нижней залы точеная из темного дерева прялка. Крячет маховое колесо, постукивает пяточка, точно каблучок невидимой пряхи жмет на нее, отбивая по плиткам. Крутится пустое веретено. Потому что там, где должен быть гребень с куделей — овальная вмятина в дереве.
— Ну что, попробуешь? Спрядешь нам судьбу?
Сольвега вздрогнула. Луна хихикала сбоку, пытливо заглядывая в глаза. Голова ее мелко тряслась. Мозолистым пальцем приласкала старуха точеное дерево.
— Трех вещей не хватает, милая. Гребешка для этой прялки, лунной ночки да мастерицы.
— Е-есть…
Выговорилось хрипло, будто корявые пальцы надавили, оглаживая, горло.
Старуха глянула хитро:
— Уж не ты ли?
— Скажи, баушка, отчего ты проснулась? — голос возвращался, делался звучным и сочным, как вишни на июльском дереве.
— Сроки пришли.
— Уж ли? — невольно передразнила ведьма. — Спать тебе и спать, а не мальчишек щипать по заугольям.
— П-ш-ш!!.. — слюна брызнула со стянутых суровой ниткой губ. — Доплачешься у меня…