— Ну, чего? У меня рыба.
— Ты зеркало видела?
— Какое?
— За какое Андрею морду набили.
— Я его продала!
— Что?!
— Продала, — ведьма равнодушно пожала полными плечами. — Сыру-бору из-за старой стекляшки…
— Как продала?
Сольвега хмыкнула:
— Не всем же геройствовать. Надо и про жизнь думать.
Берегиня, вышедшая вслед за мужем, не сдержавшись, хихикнула.
— Ты чужие деньги не считай!.. — громыхнул пограничник. Берегиня же прислушалась к Сольвеге: было в той, кроме чувства оскорбленной праведности и легкого смущения, что-то… Государыня мысленно потянулась к этому чему-то… мелкий яхонт в звезде вдруг брызнул синим колючим инеем. В глаза. И слабенько оскалилось на украшении пустое бронзовое гнездо.
… Утопая в огромном коробе кровати между кручеными столбами, государыня откинулась на подушки с жесткой росшивью, подложенные под затылок и спину. Над кроватью низко провисал коричневый, с выпирающими дубовыми балками потолок. В изножье Рыжий Разбойник горбился и, раздувая шерсть, сердито шипел на Сольвегу и Ястреба. Те изредка коротко взглядывали друг на друга, как готовые к драке коты.
Берегиня содрала со лба и груди омерзительно мокрые платки, попыталась соединить крючки расстегнутых платьев. Сольвега ловко шлепнула ей на грудь новый платок.
— Холодно!
— Лежи смирно! Царапин вроде нет?
Ястреб за подбородок повернул лицо жены из стороны в сторону. Она передернулась от попавших за шиворот капель:
— Похоже, нет.
— Раздевай ее и там смотри. Я вина нагрею.
Ястреб фыркнул, но подчинился. Пока он избавлял жену от платьев, искал на ней царапины и менял насквозь промокшие простыни, Сольвега успела до кипения подогреть вино, намешав в него травы и пряности.
— Пей!
Берегиня обеими руками обхватила живот.
— Пей! Скажи ей, что не повредит.
Пограничник ухмыльнулся:
— Да уж, после тебя… уксус вином покажется.
Ведьма так дернула льняной головой, что выпали шпильки и хлестнули косы:
— Я камешек не лопала! Ясно тебе?
Берегиня лежа дотянулась до висящей на выступе спинки злополучной звезды, мизинцем ощупала пустую вмятину в бронзе.
— Сам разбился… — бормотала Сольвега, — … а то бы кот давно ноги уносил. Коты, они…
Рыжий бросил вылизывать задранную заднюю лапу и зевнул, раздирая рот. Сольвега торжественно ткнула в него пальцем. Ястреб отобрал и повертел звезду.
— Надо Лэти поспрашать, — проговорил он. — Тот знает.
Ведьма нарочито всплеснула руками:
— У меня рыба упрела.
— Так чего Сёрен не присмотрит?
— Отпросилась Сёрен. До вечера.
После грозы воздух Кромы сделался по-весеннему душистым и сладким, как мед. Песок, намытый пробежавшими вдоль улиц ручьями, несмотря на раннее утро, оказался удивительно теплым, и Сёрен с наслаждением сбросила тяжелые башмаки и шла, вороша его пальцами босых ног, тихонько взвизгивая, если ногу царапало сколом булыжника. Одета Сёрен была совсем легко: в белую льняную рубаху с рукавами-фонариками и синюю юбку с красной каймой — ее любимые цвета; темные волосы, как всегда, уложены «баранчиками» над ушами и перевиты алой канителью. Башмаки девушка несла в руках да изредка прикасалась к кожаному красному кошелю на поясе, в котором, завернутое в холстину, лежало предназначенное на продажу зеркальце.