– Да! Нет! Не знаю! Но у тебя есть огнестрельное оружие! Возьми его!
– Ты рехнулась, – сказал он, и тут Энни начала плакать.
Барабанщик был знаком с ней почти всю жизнь, по молодости они даже танцевали пару раз, но он ни разу не видел, чтобы Энни плакала. Она явно верила, что происходит нечто нехорошее. Барабанщик решил, что не развалится, если пойдет и посмотрит. В конце концов, сегодня он занимался ровно тем же, что и в остальные вечера, то есть размышлял о бессмысленности жизни.
– Ладно, пошли посмотрим.
– А оружие? Ты возьмешь оружие?
– Нет, конечно. Я сказал, что пойду посмотреть.
– Барабанщик, пожалуйста!
– Слушай, – твердо сказал он. – Я готов пойти и посмотреть. Без оружия. Не хочешь, не соглашайся.
Выбора у Сиротки Энни не было, и она согласилась.
25
– О боже, что это? – Слова Венди прозвучали невнятно, поскольку она рукой зажала себе рот.
Никто не ответил. Все, включая Люка, смотрели на экран, застыв от ужаса и изумления.
Дальняя половина Дальней половины – Палата А, Овощебаза – представляла собой длинное помещение с высоким потолком. Люку оно напомнило заброшенную фабрику – в таких обычно случались перестрелки под конец боевиков, которые они с Рольфом любили смотреть сто лет назад, когда он еще был настоящим ребенком. Закрытые сеткой флуоресцентные лампы под потолком отбрасывали тени, создавая жутковатое ощущение подводного мира. Длинные, узкие окна тоже были затянуты сеткой, более толстой. Ни единой кровати, только голые матрасы, частью вытолкнутые в проходы, частью перевернутые. На матрасах желтели потеки, возможно, рвоты.
Вдоль одной шлакоблочной стены текла по желобу вода, а выше по трафарету было написано: «ВЫ СПАСИТЕЛИ!» Девочка, совершенно голая, если не считать грязных носков, сидела над желобом на корточках, спиной к стене, положив руки на колени, и испражнялась. Раздался шорох ткани о телефон, вероятно, закрепленный в кармане скотчем; щелочка, в которую выглядывала камера, исчезла. Когда изображение появилось снова, девочка пьяной походкой шла прочь, а ее фекалии плыли по желобу.
Женщина в коричневой форме экономки моющим пылесосом чистила пол от блевоты, дерьма, пролитой каши и еще бог весть чего. Она увидела Морин, помахала рукой и что-то сказала. Что именно, никто не разобрал – не только из-за пылесоса, но и потому, что в Палате А стояла непрекращающаяся какофония голосов и криков. В одном из проходов кувыркалась девочка. Мимо прошаркал прыщавый мальчик в грязных трусах и сползающих с носа заляпанных очках. Он выкрикивал «ай-я-я-я-я-я-я», на каждом слоге ударяя себя по макушке. Люк вспомнил, что Калиша как-то упомянула прыщавого очкарика. В его первый день в Институте.