- Вы говорите, как дитя, - сказал я, - вы и богохульствуете, как дитя.
Я сделал шаг к двери, но она вцепилась в ручку.
- Гувернантка укладывает свои чемоданы. В четверг она уедет. Видите, я всегда добиваюсь того, чего хочу.
- Какой толк, - сказал я, - это вам ничего не даст. Если вы останетесь такой, как сейчас, вы всегда найдете, кого ненавидеть. Будь вы способны меня услышать, я добавил бы даже...
- Что?
- А то, что ненавидите вы себя, одну себя!
Она на мгновение задумалась.
- Ба! Я возненавидела бы себя, если бы не добилась того, чего хотела. Теперь я должна быть счастлива, а то... Они сами во всем виноваты. Зачем они заперли меня в этой паршивой конуре? Есть девушки, которые даже здесь нашли бы возможность довести их до белого каления. Это облегчает. А я ненавижу сцены, мне они омерзительны, я способна все вынести, не сморгнув. Какое наслажденье не повысить голоса, спокойно склонясь над вышивкой, опустить глаза и прикусить язык, когда кровь закипает в жилах! Знаете, моя мать была такой же. Мы могли молчать часами, сидя бок о бок, мечтая каждая о своем, злясь каждая на свое, а папа, разумеется, ничего даже не замечал. В такие минуты чувствуешь нечто непередаваемое, удивительную силу, которая скапливается в тебе и которую не исчерпать за всю жизнь, как бы она ни была долга... Естественно, для вас я - лгунья, лицемерка?
- Господу ведомо, кем я вас считаю, - сказал я.
- Вот это меня и бесит. Никогда не поймешь, что вы думаете. Но вы еще узнаете, какова я на самом деле, я хочу этого! А правда, что люди умеют читать в чужих душах? Вы верите в эти россказни? Разве такое возможно?
- И вам не стыдно всей этой пустой болтовни? Думаете, я не догадываюсь, уже давно, что вы сделали что-то дурное по отношению ко мне, не знаю, что именно, но что-то сделали и теперь горите желаньем бросить мне в лицо признанье в этом?
- Да, пусть так. А вы станете мне говорить о прощении, разыгрывать из себя мученика?
- Не заблуждайтесь, - сказал я, - я служитель могущественного властелина и, как священник, могу отпустить грех лишь от его имени. Любовь к ближнему вовсе не в том, в чем видят ее миряне. Если вы пожелаете вдуматься в то, чему вас учили, вы согласитесь со мной, что есть время для милосердия, время для справедливости и только одно несчастье непоправимо - предстать пред ликом Всепрощающего не раскаявшись.
- В таком случае, - сказала она, - ничего вы не узнаете!
Она отошла от двери, освобождая мне проход. Переступая порог, я увидел ее в последний раз - она стояла у стены, опустив руки, склонив голову на грудь.