Бао упражнялся с боевым посохом. Тяжелое оружие порхало вокруг него, меняло скорость и направление вращения, выписывая причудливые спирали. Казалось, оно живет собственной жизнью, и ксилай лишь направляет его плавными движениями кистей.
Я так и не разобрался с тем, как устроен Туманный чертог. Создается ли этот слой реальности специально в тот момент, когда я хочу встретиться с сенсеем, или же Бао и без меня проводит здесь много времени. Больше склоняюсь ко второму варианту, потому что чаще всего я застаю его за каким-нибудь занятием. Похоже, когда он сидит, часами медитируя на берегу океана, какая-то его часть переносится сюда. И, скорее всего, самокопируется, когда нужно поговорить одновременно с несколькими учениками.
Впрочем, сомневаюсь, что у Бао много учеников — с ним непросто найти общий язык. Но тем ценнее для меня наша… дружба? Да, пожалуй, этот огромный кошак стал для меня старшим товарищем, другом, наставником. И для меня он не менее реальная личность, чем Маверик, Кристина и прочие знакомые из моего мира.
— Здравствуй, сенсей, — негромко сказал я.
Голос все-таки предательски дрогнул.
Ксилай, завершив залихватскую серию движений, остановился и выпрямился. Посох в его руках замерцал, исчезая.
Он подошел ко мне вплотную и взял за плечи, внимательно оглядывая с ног до головы. Это было неожиданно — раньше он если и касался меня, то преимущественно посохом, и бывало это чертовски болезненно.
— Здравствуй, Мангуст, — наконец, произнес он, пряча подозрительно заблестевшие глаза. — Словами не передать, как я рад тебя видеть.
Я решил было, что он бросится обниматься, но наставник был, как всегда, строг и сдержан, и вовремя совладал с эмоциями.
Мы уселись на траву, поджав ноги, и в руках Бао вдруг возникли две полусферические пиалы, наполненные травяным отваром. Приняв у ксилая свою чашку, я отхлебнул из нее. Назвать этот напиток чаем язык не поворачивался. Это было именно отвар — густой, терпкий, играющий на языке целой палитрой послевкусий. И холодный — в глубине его негромко постукивали друг о друга несколько крупных кусочков льда.
Напиток был как нельзя кстати. Я уже добрался до Марракана и даже успел немного углубиться в пустыню, в которой и планировал провести ближайшие несколько недель. Правда, и пары часов хватило, чтобы понять — будет нелегко. Кажется, морозы Фроствальда мне было переносить куда легче, чем пекло, в которое превращаются марраканские пустоши, когда солнце выходит в зенит.
Чашки мы опустошили не торопясь и молча, и в этом было особое удовольствие — просто помолчать рядом с другом, с которым давно не виделись. Первым нарушил тишину Бао. Отставив пустую пиалу, он, наконец, спросил: